дома. И мы останемся добрыми друзьями.
Я отперла дверь и босиком прошлепала в спальню.
— Пол, — начала я, — мне надо…
Мужчина обернулся. Это оказался не Пол, а Фрезер Бьюкенен в твидовом пиджаке с кожаными заплатками на рукавах, модной водолазке и черных перчатках. Он обыскивал мой стол с такой основательностью, что было ясно: в этом занятии он далеко не новичок.
— Что вы тут делаете? — вскричала я.
Он испугался, но быстро оправился. Оскалил зубы, будто загнанная в угол шиншилла, и очень хладнокровно ответил:
— Провожу исследование. — Очевидно, его ловили отнюдь не в первый раз.
— Я могу засадить вас в тюрьму, — заявила я, но это вряд ли прозвучало достойно: мне приходилось удерживать за спиной полотенце.
— Видите ли, дело в том, что я о вас знаю намного больше, чем вы полагаете. Причем такое, что вы, уверен, предпочтете держать… втайне. Между нами, как говорится.
Что он знает? И кому собирается рассказать? Артуру, сообразила я. Артуру все станет известно. И о моих многочисленных «я», и о других, недостойных, жизнях. Этого никак нельзя допустить.
— Что? — только и сумела пискнуть я. — О чем это вы говорите?
— Думаю, вы меня хорошо поняли, миссис Фостер. Или мне следует называть вас мисс Делакор, мисс Луиза К. Делакор? Та, из-под чьего пера вышли «Тернистый путь любви» и прочие интересные произведения?
Значит, он таки добрался до бельевого ящика.
— Я читал многие ваши книги, — продолжал Фрезер Бьюкенен, — хотя в то время и не знал, что вы — это вы. Неплохо для такого рода литературы. Но совсем не в стиле «Мадам Оракул», верно? Совершенно неправильный, так сказать, имидж. Вряд ли это порадует ваших поклонниц-феминисток. Но кое-кто — я мог бы сразу назвать несколько имен — от души позабавится. Я уж не говорю о школьной газете «Знамя Брэсайда». Ваши фотографии — просто прелесть. Скажите, как вам удалось избавиться от стольких излишеств?
— Что вы хотите? — спросила я.
— Хм… Зависит от того, — сухо ответил он, — что вы имеете предложить. В обмен, как говорится.
— Дайте мне одеться, — попросила я, — и мы все обсудим.
— А мне так даже больше нравится, — ухмыльнулся Фрезер Бьюкенен.
Я разозлилась и очень испугалась. Он докопался, по меньшей мере, до двух моих тайн, и от растерянности я никак не могла вспомнить, если ли у меня еще. Не будь я культовой героиней, это не имело бы такого большого значения, хотя мысль о том, что Артур узнает о моем прошлом Надувной Женщины, все равно казалась невыносимой. А уж если Фрезер Бьюкенен раскроет журналистам загадку личности Луизы К. Делакор, то о серьезном отношении ко мне как к писателю можно забыть. Пусть в этом тоже нет ничего приятно го, но, как я успела понять, серьезное отношение на много лучше несерьезного. Лучше быть балериной, пусть даже неумелой, чем безупречным клоуном.
Я надела абрикосовое бархатное платье, заколола волосы, оставив на шее несколько соблазнительных прядок, вдела в уши длинные золотые серьги, накрасилась и даже надушилась. Надо что- то делать с этим Бьюкененом, только пока непонятно что. Я решила им восторгаться и, войдя в гостиную, улыбнулась ему. Он сидел на диване, сложив руки на коленях, точно в приемной у дантиста.
Я предложила пойти куда-нибудь выпить, а то у меня дома ничего нет (ложь). Как и ожидалось, Фрезер Бьюкенен с готовностью согласился. Он чувствовал, что победил, и теперь дело за малым — обсудить условия.
Он выбрал бар под названием «Четвертая власть» — видимо, в надежде, что там будет много журналистов, которые увидят нас вместе. Я заказала «Дюбоннэ» со льдом и кусочком лимона, он — двойной скотч. Я предложила заплатить, но он не согласился.
— Мне известно и о вашей интрижке с тем жуликоватым художником, или поэтом, или как он там себя называет, — доверительно сообщил Фрезер Бьюкенен, перегнувшись ко мне через шикарный круглый стол с зеркальным покрытием. — Я следил за вами.
У меня внутри все похолодело. Случилось самое страшное! А ведь я была так осторожна; неужели сам Чак ему рассказал? Да, желая мне навредить, он бы поступил именно так.
— Об этом все знают.
Чак нередко угрожал продать образцы моего почерка под предлогом того, что ему тоже нужно зарабатывать на хлеб, но, по моим сведениям, все-таки до этого не дошел.
В лице Фрезера Бьюкенена что-то обвалилось, будто край неграмотно сработанной мусорной ямы: если Артур все знает, какой тут шантаж.
— Как вам удалось проникнуть в квартиру? — спросила я как бы невзначай: пусть справится со смущением. Мне было действительно интересно; я встречала немало мошенников-любителей, но ни одного профессионала. — Ведь не через окно у пожарной лестницы?
— Нет, — ответил он, — я влез через другое, соседнее.
— Да что вы? — сказала я. — Немалое расстояние. Кстати, надо полагать, это вы звонили и молчали в трубку?
— Надо же было удостовериться, что вас нет дома.
— Однако в результате это вышло вам боком, — заметила я.
— Да, но вы бы все равно рано или поздно догадались.
Он рассказал, как узнал мою девичью фамилию, которая. никогда не звучала в интервью: тщательно изучил записи в брачных книгах.
— Вас действительно поженила некая Юнис П. Ревеле? — с любопытством спросил он. Потом, методично просматривая школьные выпускные альбомы, он сумел найти мои фотографии. Параллель между мной и Луизой К. Делакор провел случайно, по наитию; чтобы подтвердить эту догадку, требовались веские доказательства. С Королевским Дикобразом было проще всего; Фрезер Бьюкенен долго прятал его в рукаве, считая своим главным козырем, но сейчас, к моему облегчению, от него отказался. — Институт брака совсем не тот, что прежде, — возмутился он. — Несколько лет назад подобная тайна дорогого бы стоила, а теперь все словно соревнуются друг с другом в откровенности.
Я спросила про дохлых зверей и записки.
— Зачем мне заниматься такой ерундой? — искренне удивился Фрезер Бьюкенен. — Какой с этого доход? Я ведь бизнесмен.
— Хорошо, но если вы за мной следили, то могли видеть, кто их подбрасывает. Всяких там сурков и прочее.
— Лапуля, я по утрам не работаю, — сказал он. — Только по вечерам. Я — ночной человек.
Мы выпили еще и перешли к сути.
— Чего вы в конечном итоге добиваетесь? — полюбопытствовала я.
— Ответ прост, — изрек он. — Денег и власти.
Ну, денег у меня немного, — сказала я, — а власти и вовсе никакой.
Но Фрезер Бьюкенен не мог в это поверить, Он ненавидел знаменитостей, считал, что они его принижают. У них у всех, заявил он, даже у кумиров-однодневок, полно и денег и власти. Зато таланта никакого — во всяком случае, не больше, чем у других. А следовательно, их благосостояние добыто обманным путем, и они просто обязаны поделиться наворованным. Особенно сильно его возмущали «Мадам Оракул» и мой издатель — Фрезер не сомневался, что публикации я добилась исключительно благодаря гнусным женским уловкам.
— Он вечно где-то откапывает неизвестных молодых писательниц, — сказал Фрезер за четвертым бокалом. — И обязательно помещает на обложку огромную фотографию; лицо, шея и ниже, до самого бюста. А они, по сути, никто, пшик на ровном месте. Куклы бесталанные.
