воспользовался связями в университете и запихал свою нерадивую дочурку на экономический факультет. В свой институт Иван Павлович не рискнул меня пристраивать, это было опасно для его безупречной репутации.
Мой гуманитарный мозг страдал от не усвоенной сложной информации, связанной с цифрами, но я брела по дебрям знаний и каким-то чудом сдавала зачеты и экзамены (я не могла ударить в грязь лицом перед папиными знакомыми, которые без денег, за рукопожатие и бутылку коньяка запихнули меня на «бюджет»).
Не могу похвастаться, что у меня были прекрасные отношения с одногруппниками… Особенно с преобладающей женской частью коллектива. Во-первых, я была «блатная», поступила в университет без экзаменов. Во-вторых, процесс становления КС шел полным ходом!
Красавец-спортсмен с прозаичным именем Коля был мечтой всех девчонок потока. За неописуемо прекрасную внешность ему прощали «блат» поступления. В него влюблялись все: от очкастых заучек- медалисток до гламурных моделей-псевдоэкономисток. Мне он, честно говоря, не нравился, я не западаю на самовлюбленных атлетов, говорящих о себе бесконечно. Но дух женского соперничества, который присутствовал в моей семье, звал меня на подвиг. Я завела с ним ни к чему не обязывающий роман, закрыв глаза на то, что староста курса – королева красоты Лилия – была его постоянной девушкой. Очень быстро выяснилось, что с Колей нас связывают интимные отношения, и одногруппники объявили мне бойкот (авторитет старосты был весьма силен). Я не переживала по этому поводу. Тем более за мной начал ухаживать Макс, и обращать внимание на молчащее стадо студентов у меня не было ни времени, ни желания. Когда любвеобильный Колян завел интрижку с другой студенткой, все переключили внимание на нее. А я уже была в фаворе, потому что у меня начали водиться деньги, часть которых я щедро тратила на выпивку во время студенческих застолий. Официантский труд приносил хороший доход. А когда приятный знакомый дядя Максим стал моим любовником, я ощутила финансовую свободу. Он выполнял все мои прихоти! Таскал по ресторанам, клубам, покупал хорошие вещи.
Мое студенчество… Это было прекрасно!
Вторая драгоценность в моем тайном сундучке воспоминаний – бабушка. Она одна искренне меня любила. Меня сдавали ей на попечение. Я сопротивлялась, но недолго. Она окружила меня заботой и купала в нежности. Я полюбила бывать у нее в деревне.
Деревянный дом из бревен походил на сказочную избушку. Каждый раз, приезжая, я слышала ее радостный голос:
– Моя Аленушка приехала!
Я обнимала ее маленькими ручками и вдыхала запахи молока, сена, свежего воздуха, ветра, солнца. Так пахло добро. Так пахла безгранично чистая любовь. Она вязала, шила на машинке, щедро пополняла мой гардероб. Отношения с папой у нее не сложились. Он относился к ней холодно, почти безразлично. Семья старшего сына Виктора тоже не появлялась в ее доме. Позже я узнала, что оба сына отказались от общения с матерью, потому что считали ее виновной в смерти отца. Дед Павел покончил с собой. Что за таинственная история повлияла на уход из жизни еще молодого мужчины – я не знала. Учитывая прежние нравы, я предположила, что причина – измена или попытка бабушки уйти из семьи. Но папа решительно отказывался говорить на эту тему, а задавать вопросы бабушке я не рискнула. Она и без того страдала. Каждый день она молилась, стоя на коленях у иконки Божьей матери. Старая женщина страдала и замаливала грехи. Я была ее отдушиной. Отец привозил меня к ней в деревню, сухо здоровался и, торопливо исчезал, не проронив больше ни слова.
Маленький сгорбленный человечек с шершавыми руками и паутинками-морщинками. Она была добра со мной, даже когда я проказничала. Помню, я прибила ее калоши к порогу. Бабушка упала и не шевелилась. Я испугалась, что она умерла. Подошла к ней и села рядом, громко заплакав. Она притворялась. Хотела проучить меня. А потом по сложившейся традиции грозила своим кривеньким пальцем, поговаривая:
– Не шали, Аленка!
Я осознала, что это злая шутка. Я целовала ее руки и просила прощенья, плача навзрыд. Она спасала меня своей любовью, защищая от родительского холода. Моя добрая, моя милая бабушка!
Прощание с пчелкой Майей
Похороны матери прошли как в тумане. Мы приехали в морг. Нас завели в оббитую темным деревом комнату, где в гробу возлежала уже не жужжащая пчелка Майя. Мы с папой взялись крепко за руки и медленно двигались к телу. Я ощущала дрожь моего родителя, но сама держалась стойко, как оловянный солдатик. Я с вызовом смотрела на бледное лицо матери. Мертвые люди… Они выглядят так, будто знают какую-то страшную тайну… То, что нам живым пока не дано понять. Черты лица Майи заострились, она выглядела спокойно и слегка улыбалась – мне так казалось. «Даже в гробу ты издеваешься над нами!» – мысленно сказала я ей.
Мы стояли рядом с гробом, напряженно глядя на мать. Было так тихо, словно время остановилось. Никаких звуков. Минуты тянулись… Мы стояли. Я хотела покашлять, чтобы разрушить ауру смерти и вдохнуть в бездушное помещение немного звуков жизни, но горло мое сдавил спазм. Я открывала беззвучно рот, как рыба, выброшенная на берег.
Вдруг папа зарыдал. «Наверное, это от напряжения», – думала я, уставившись на его вздрагивающее тело. Неожиданно для меня отец бросился на гроб, причитая, как умалишенная старушка:
«Ведь все могло быть по-другому!».
Он целовал труп матери и омывал ее своими горючими слезами. Я отстранилась от него и отошла на несколько шагов назад. Зачем он так поступал – я не понимала. Иван Павлович сделал выбор: в его жизнь вошла Мариша, и теперь он метался над гробом той, которая растоптала его жизнь. Мне стало не по себе. Я с трудом дождалась, пока откроется потайная дверь и сотрудник печального заведения «зафиналит» наше прощание. Папа всхлипывал и тянул к Майе трясущиеся руки. Он был такой беззащитный и несчастный… как ребенок…
Кладбище было огромно – целый город… Город мертвых. Фамилии и даты на могилах свидетельствовали, что смерть не брезгует ни молодостью, ни национальностью. Некоторые памятники поражали воображение размахом. Размер сумм, которые вкладывались в мраморные изваяния умерших, и мотивы столь отчаянных вложений я слабо представляла. Вспоминая школьные истории про покойников, я размышляла: шарахаются ли души умерших по ночам между могилами? Посещают ли кладбище некрофилы? И пьет ли кладбищенский сторож? Куда девается еда с могилок?
Похоронный ритуал был закончен. Пчелка Майя была в царстве мертвых, а мы с папой, возложив букет желтых роз на ее могилу, поехали домой. Мы не разговаривали. Каждый из нас пребывал в своем мире мыслей, боли, воспоминаний… Зайдя в квартиру, я остановилась и тяжело вздохнула… Было холодно и пусто… В тот момент я осознала, что мамы больше нет… Что-то задрожало в душе, я разрыдалась.
– Поплачь, поплачь, Аленушка! – шептал папа, крепко обняв меня.
Услышав свое имя из его уст, я разревелась еще больше. Мы стояли, крепко обнявшись, упиваясь своим горем.
На кухне мы собрали поминальный стол, достав из холодильника бутылку и закуску. Очень кстати пришлись разносолы старушки-соседки. Папа налил в рюмки водку и замешкался, видимо не зная, с чего начать.
– Не знал, что похороны – это так… многонюансово…
– Многонюансово – смешное слово. – Я постаралась улыбнуться.
– Когда хоронили бабушку, всем занимался мой брат… Когда умирает старый человек – это нормально. Видит бог, я не желал ей смерти…
– Разве?
Папа посмотрел на меня долгим, болезненным взглядом. Я отвела глаза, прикусив губу.
– Наверное, сказать что-то надо, – произнес он растерянно, подняв рюмку водки.
Я ощутила невыносимую тяжесть в центре черепа, будто кто-то поставил туда тяжеленную гирю.
– Голова болит. Можно, я не буду пить? – спросила я, глядя на стеклянную емкость с поминальной сорокоградусной жидкостью.
– Конечно, тебя никто не заставляет. Ну, пусть земля ей будет пухом!
Папа залпом выпил обжигающую жидкость и отчаянно замахал руками, по щекам его текли слезы. Он
