В общем, они предусмотрели решительно все, они только не предусмотрели, что я — родился в этом районе. Я здесь вырос, и я знал его практически наизусть. И поэтому я не побежал вдоль набережной, пытаясь достичь проспекта, как, наверное, поступил бы в такой ситуации любой другой человек, а вместо этого метнулся под ближайшую темную арку и, наверное, в треть минуты пролистав вереницу асфальтовых тихих дворов, повернув под углом, выскочил туда, куда и рассчитывал, — на Офицерскую улицу.
И к тому же, не просто на Офицерскую, а — к остановке трамваев.
Я, конечно, не мог и надеяться, что именно в этот момент там находится какой-нибудь транспорт.
Но — транспорт там был.
Красное, двухвагонное великое чудо.
Я взлетел по ступенькам и двери тут же закрылись.
Трамвай поехал.
В заднее стекло его било солнце, и поэтому казалось, что он плывет — в невероятном сиянии…
12. ИНТЕРМЕДИЯ — 2. ВЕТЕР И НАБАТ
Если бы не сияние, то было бы совсем безнадежно. Но в том-то и дело, что сияние присутствовало обязательно. Было оно зеленоватого цвета, словно от привидения — тусклое, немного дрожащее по краям, прозрачно-расплывчатое, сердцевина его копошилась, как будто мириады микробов, а чуть затхлый, зеленоватый оттенок создавал ощущение гнилостности. Казалось, что оно сейчас развалится и погаснет. Однако, оно не разваливалось, а с упорством лишайника ползло по камням. Так или иначе, но присутствие его ощущалось. Клаус, во всяком случае, его не увидел, а именно ощутил, и, присев в боевую, с расставленными коленями позу, приподняв над собою волшебную громаду меча, точно так же скорее ощутил, чем увидел нечто черное, растопыренное, как в замедленном фильме, плывущее между звезд, а затем острие резко дернулось, задетое чем-то тяжелым, прозвучал быстрый визг, раздалось агонизирующее шипение, и упругое продолговатое тело, как будто сделанное из резины, пролетело над головой и шмякнулось на мостовую.
Прекратилось шипение, как будто из проколотой камеры вышел весь воздух.
— Мя-я-у!..
И немедленно, словно по чьему-то приказу, вспыхнули желтые сказочные фонари вдоль набережной — округленные коконы их, висящие в темноте, выхватили камень домов с провалами подворотен, лбы и щеки затоптанного веками булыжника, циклопическую арку моста, изогнутого над рекой, а неподалеку от спуска к воде, там, где начинались ступени, высеченные из гранита, — темную перекрученную массу резины, которая, кажется, еще шевелилась.
Высунулась оттуда кошачья лапа и бессильно упала клацкнув когтями по камню.
Донесся последний вздох.
Откуда здесь кошки? Я что-то ничего не понимаю, подумал Клаус.
И — вздрогнул.
Потому что из таверны 'Веселый утопленник', над ушедшим до половины в асфальт, притопленным окошком которой, будто елочная гирлянда, мигали разноцветные огоньки, с металлическим грохотом вывалилась целая банда упившихся сарацинов и буквально с порога, не разбираясь, в чем дело, как в сражении, замахала обнаженными ятаганами.
Вид у сарацинов был не слишком приветливый.
А с другой стороны канала — от моста, освещенного лепными фигурными фонарями, вдоль расцвеченной набережной, над которой висела луна, торопился человек со шпагой в руках, и, как крылья, метался за его плечами черный плащ с серебряной звездной изнанкой.
— Бегите, сир!..
— Что случилось? — загораживаясь на всякий случай мечом, спросил Клаус.
И человек, не добежав еще даже до парапета, очертил шпагой воздух:
— Измена, сир!.. Воины принца Фелиды проникли в город!..
— А заставы?
— Заставы открыты!..
Голос, раздробившийся между домами, был странно-знакомый. Клаус его где-то слышал. Он, однако, никак не мог вспомнить, где именно. Да и вспоминать ему толком не дали: тут же невесть откуда взявшаяся карета, запряженная сразу четверкой украшенных ленточками, вороных лошадей, прочертив по булыжнику полосы, точно закаленным железом, резко затормозила возле него: два огромных, как будто сделанных из антрацита нубийца, оба в красных повязках на бедрах, держащие каменные топоры, соскочили с запяток и, дико рыча, устремились навстречу человеку со шпагой, а какая-то расфуфыренная фигура в полосатом камзоле, с кружевами, в которых утопал подбородок и с пуфами на плечах — открывая дверцу кареты, согнулась в придворном поклоне:
— Советник Креппер к вашим услугам! Сир, нас ждут в Мэрии!..
Клаус буквально плюхнулся на шелковые подушки сидений. Щелкнул кнут и карета катастрофически дернулась. В боковое окошко он, как будто в кино, увидел бегущих наперерез сарацинов. Двое из них находились уже в непосредственной близости, а один даже вытянул руку, готовясь схватить переднего жеребца под узцы — темнела кожа перчатки, желтели на ней защитные бронзовые пластинки — однако, форейтор, видимо, хорошо знал свое дело: кнут взлетел еще раз, лошади ударили грудью, и когда Клаус через пару мгновений опять обернулся, прилипая щеками и носом к овалу смотрового стекла, то разметанные сарацины, как жуки, копошились на мостовой, пытаясь подняться, а нубийцы своими страшными топорами рубили человека в плаще, и он прыгал — отмахиваясь от них жалким прутиком шпаги.
Положение его было, по-видимому, незавидное.
Креппер облегченно откинулся на пружинящую обивку кареты.
— Кажется, вырвались, — отдуваясь и теребя тесный воротничок, — сказал он. — Это была ловушка. Покушение. За нами охотятся. Я молю бога, сир, чтобы мы добрались да Звездных Карт целыми и невредимыми…
От него пахло духами. Бисер пота выступил на продавленных узких висках.
Карета мелко затряслась по брусчатке.
— Однако, я вас предупреждаю, — холодно сказал Клаус. Если с вашей стороны последуют трусость или предательство, если я почувствую хотя бы малейший обман, если Карты откроют мне неискренность ваших замыслов, то имейте в виду: я не пощажу никого! Меч со мной, и удар поразит всякого, кто принадлежит Тьме…
Креппер всплеснул руками:
— Умоляю вас, сир!.. Все мы преданы вам и готовы отдать за вас последнюю каплю крови!.. Честь и верность — таков наш девиз… Клянусь жизнью, сир! Чтобы мне никогда не увидеть Четвертую Карту!..
Голос у него дрожал от выплеснувшейся наружу обиды, пух бесцветных волос приподнялся, как у вылупившегося цыпленка, а крысиные, чуть розовые глаза наполнились искренними слезами.
— Я верю вам, — сказал Клаус.
Он положил пальцы на рукоятку меча. Карета несколько притормаживала. Промелькнули в окне — чугунная решетка ворот, строй гвардейцев с начищенными до сияния багинетами. Видимо, они уже подъезжали к парадному входу. Слышалась приятная музыка, в которой переливались литавры. Неожиданно взлетел фейерверк — озарив ширь пространства зеленоватой сказочной ясностью.
Выявились из темноты скульптуры и памятники.
Карета остановилась.
— С благополучным прибытием, сир! — подобострастно сказал Креппер.
Все его слегка уплощенное, невыразительное лицо как бы ожило, расплываясь в улыбке — уши, вдруг показавшиеся из-под волос, брыкливо задвигались, а сквозь влажную растянутость губ забелели неравномерные зубы.
