И еще два светильника, повернутые стеклянными пальцами вниз, озаряли крахмальную поверхность стола, чье торжественное великолепие подчеркивалось искрящимися боками графинов. Правда в убранстве его наличествовала и определенная странность, потому что куверты, подобранной с великим искусством, располагались по самому краю, и таким образом середина стола оставалась свободной.
Эта белая пустая дорожка, точно гипнотизируя, притягивала к себе все взгляды.
Только Мэр, по-видимому, не находил в ней ничего удивительного — оживленно потер друг о друга костистые суставы ладоней и широким приглашающим жестом указал на ее противоположный конец, где уже запенились на подносе легкие бокалы с рейнвейном.
— За Конкордат, за сотрудничество, за узы доверия, которые освящены благородством!..
Голос его отдавался под арочными низкими сводами. Красное сухое вино было удивительно сладкое. Клаус, не отрываясь, выпил полный бокал и почти сразу же, едва поставив его, ощутил, что гнетущая, изматывающая тревога, словно сырость, накапливающаяся в груди, куда-то исчезла, а на смену ей пришла необыкновенная радость, отдающаяся в голове и пронизывающая все окружающее аурой беззаботности.
— За сотрудничество!.. — громко и, как ему показалось, возвышенно сказал он.
И сразу же с новой силой зазвенели бокалы, он даже не заметил, когда их опять успели наполнить, нежная пена рейнвейна переливалась через края, еле слышно и в то же время обворожительно выступили клавикорды, десять или двенадцать неуловимо похожих друг на друга мужчин, появившись неизвестно откуда, двинулись гуськом вдоль стола, перемигиваясь и набирая себе закуски. Все они были Клаусу незнакомы, но одновременно казалось, что он давно уже связан с ними какимито незримыми отношениями. Во всяком случае, встречаясь с ним взглядом, они ему дружелюбно кивали — улыбались или поднимали ладонь в знак приветствия. Они не были ему неприятны, и когда кто-то из них, даже в штатском сохраняющий военную выправку, церемонно приблизился и предложил выпить за благополучное возрождение (непонятно, что он под этим подразумевал), то Клаус с удовольствием прикоснулся своим бокалом к его, и хрусталь мелодично запел — как бы тоже обрадовавшись и гармонируя с триолями музыки.
Все было просто великолепно.
Явно расслабившийся, отдыхающий Мэр, облокотившийся на выступ стены, говорил между тем, поворачивая в суставчатых пальцах ножку бокала:
— Таким образом, благодаря Конкордату, мы достигнем, наконец, окончательной и полной стабилизации. Пора, пора навести в городе настоящий порядок. Радиант, как вы, наверное, знаете, ваше превосходительство, больше не существует, иго варваров, столь ненавидимых горожанами, свергнуто — и во многом благодаря вашей любезной помощи — а сегодня заложены основы будущих отношений, нам теперь ничто не помешает идти по пути свободы и процветания…
Интонации у него были просто чарующие, он немного наклонялся к своему собеседнику, как бы подчеркивая искренность расположения, благородная сухощавость лица выглядела, точно на парадных портретах.
Темные внимательные глаза осторожно поблескивали.
Жук неторопливо ответствовал — тоже, по-видимому, взвешивая каждое слово:
— Я весьма польщен оказанным мне доверием, ваше высокопревосходительство, и Триумвират, который я имею честь представлять, также абсолютно искренне надеется на взаимное понимание. Мы, в свою очередь, приложим соответствующие усилия. Но меня, ваше высокопревосходительство, беспокоит проблема Мышиного короля…
— А что — Мышиный король? Мышиный король — это фикция…
— Не скажите, ваше высокопревосходительство…
— Заверяю вас, что это легенда никогда не превратится в реальность…
— И все-таки, сомнения остаются, ваше высокопревосходительство…
— Ну, в конце концов, мы можем обратиться к нашему юному другу. Господин де Мэй, не могли бы вы предоставить необходимые заверения?
Черные фасеточные глаза жука медленно повернулись.
— Ну, конечно, — растерянно сказал Клаус. — Я — всегда… Чем только сумею… Со своей стороны…
Он запнулся.
— Вот видите! — бодро воскликнул Мэр. — Я надеюсь, что Триумвират будет удовлетворен этим торжественным обещанием? Клятва нашего молодого героя незыблема…
Жук, казалось, внимательно рассматривал Клауса.
— Разумеется, — еще более хриплым голосом сказал он. Это — чрезвычайно важная информация. Я немедленно передам ее в распоряжение Триумвирата…
Мэр вдруг довольно сильно сжал локоть Клауса.
Он, наверное, хотел ему что-то сказать, однако в это самое время пробасило солидное звучание гонга, половинки дверей, ведущих, по-видимому, во внутренние помещения, распахнулись: как журавль, высоко поднимая колени, в зал вошел расфранченный, прилизанный, с позолоченным посохом Дуремар, и немедленно, точно сопровождая его, четверо здоровенных официантов во фраках, приседая от тяжести, морща напряженные лбы, осторожно внесли металлическое овальное блюдо невероятных размеров, и на блюде этом наполовину засыпанный янтарной картошкой, весь украшенный зеленью и хрупкими колечками лука, с молодым великолепным укропом, торчащим из сомкнутых губ, будто в летаргическом сне, покоился голый Директор, и томатная подливка, как кровь, обрамляла его румяные запеченные щеки.
Гонг ударил вторично.
— А вот и горячее!.. — непринужденно заметил Мэр. Господа, прошу всех к столу! Не стесняйтесь, друзья мои, сегодня — без церемоний!
Подавая пример, он взял блестящий новенький ножик, похожий на пилочку, и, не жеманясь, воткнул его куда-то в область грудины. Тут же раздался звук, как будто лопнуло чтото натянутое, и из-под взрезанной корочки выскочила металлическая пружинка. А вслед за ней, видимо освободившись, как живые, полезли пластмассовые и деревянные сочленения: с размахренной фанеры покапывала жирная смазка, а головки заклепок, очистившиеся в духовке, светлели, будто чесночные.
Аппетитно похрустывая, Мэр изящным движением выломал длинную латунную ось со множеством шестеренок и, подняв ее, словно куриную ножку, аккуратно понюхал — закатив после этого яблоки глаз.
— Какой аромат, господа!.. Я рекомендую вам не отказываться от этого блюда…
Он еще раз довольно громко понюхал.
Фраки и пиджаки тут же — хлынули, немного оттесняя друг друга, раздались приглушенные, но вместе с тем злобноватые голоса:
— А позвольте, герр Кошкин, и мне отовариться!.. Подождите минуточку, вы же видите, что я еще не закончил!.. Герр Бурминкель, не будете так любезны — салатик… Господа, господа, не надо толкаться!..
Все это напоминало предпраздничную суету у прилавка. Клаус немного попятился и, неожиданно ощутив у себя за спиной свободное пустое пространство, пересек нечто вроде захламленной подсобки, уставленной ведрами и котлами, а затем, проскользнув в щель забытых приотворенных дверей, очутился в уже знакомом ему чахлом скверике, через чье невысокое ограждение он давеча перепрыгивал.
Очень странно было, что он опять тут каким-то образом очутился.
И сразу же фары выворачивающего с поперечной улицы грузовика ослепили его — он бросился за кусты, выдающиеся из земли значительно выше ограды: страшная, надсадно ревущая, вытянутая, тупая машина, над бортами которой чернели мохнатые шапки гвардейцев, еле-еле, словно выискивая причину, чтобы остановиться, проползла по проспекту, отчеркнутому доми, и, стрельнув напоследок удушливым выхлопом, видимым даже сквозь редкие сумерки, повернула туда, откуда начиналась дорога к Южным окраинам.
Левый красный огонь ее равномерно подмигивал.
Клаус не знал, тот ли это казарменный грузовик, который он видел раньше. Или какой-то другой? Наверное, все же другой. Но само появлени его означало, что войска по-немногу перебрасываются к
