Главный, у которого на плечах было нашито по три серебряных креста, вскинул винтовку. Волки бежали через поле, почти сливаясь с серой, сырой травой. Вожак, оглядывался. Главный, ведя дулом, выстрелил, опережая матерого. Потом застыл на две секунды, щуря глаза.
– Ох ты, видение дьявольское,- мелко крестясь, пробормотал брат Гупий. Подбегали потные и яростные люди.- Ну как ты – попал?
Главный сощурился еще больше и вдруг в сердцах хватил прикладом о землю.
– Промазал, так его и так!- с сожалением сказал он.
Было видно, как волк и волчица, невредимые/ серой тенью проскользнув по краю поля, нырнули в овраг.
Танки вошли в город на рассвете. Оранжевое солнце уже вынырнуло из сельвы. Длинные лучи его, встрепенув пронзительных попугаев, желточными полосами легли на выпуклую и пустынную поверхность шоссе. Сержант пропускного пункта, цокая каблуками, лениво бродил по этим полосам, оставляя в неподвижном воздухе переливающиеся облака сигаретного дыма, когда в недрах сельвы, во влажной и сумрачной сердцевине его, там, где из хаоса первобытных корней коричневым куполом, как яйцо ископаемой птицы, взметнулась к тающим утренним звездам силиконовая, гладкая и блестящая громада Оракула, возник ровный гул моторов – взбух, перекрыв птичий гвалт', покатился вперед: с треском опрокидывая пышные верхушки гевей, окутываясь бензиновым чадом, на шоссе выкарабкалась квадратная бронированная машина – осеклась, подрагивая горячим телом, и, как палец, уставила короткое дуло прямо на серый, игрушечный, пластмассовый домик пограничной охраны.
Люк откинулся, и из него по пояс высунулся человек в черном офицерском мундире. Стащил толстый шлем с наушниками, сгибом локтя утер взмокшее лицо.
– Эй, там – полегче!- оторопело крикнул сержант, глядя на смятый шлагбаум.
Танковая поддержка была обещана давно, еще со времен «Бойни пророков». Тогда, полтора года назад, непосредственно в ночь хаоса и резни, затопивших столицу, новое правительство страны, сформированное тремя полковниками, членами тайной масонской ложи, объявила Оракула национальным достоянием и, повесив слепящие, многоярусные «люстры» над Международным сектором, мгновенно сломив беспорядочное сопротивление редких частей Научного Комитета, под прикрытием штурмовых вертолетов «гром» двинуло гвардию в самый центр Зоны Информации. Сельва пылала, подожженная термитными бомбами, огненный буран, облизав пеплом небо, едва не захлестнул Оракула. Было несколько попаданий в Заповедник руканов – горя живьем, они кричали человеческими голосами, но продолжали плясать. Перед броском гвардейцам сделали инъекции эрга- мина, вызывающего паралич сдерживающих центров, и бронетранспортеры мятежников удалось остановить лишь в километре от последнего пограничного поста. Поэтому, увидев танки, сержант не удивился и даже успокаивающе помахал двум солдатам охраны, выскочившим из помещения заставы с автоматами в руках, но секундой позже он вдруг понял, откуда пришли эти танки. Команда застряла в горле, он повернулся на приклеившихся ногах, чтобы бежать,- люк головной машины захлопнулся, и взрывная пулеметная очередь швырнула его в кювет. Оглушенный болью сержант еще мог заметить, как, схватившись за грудь, упали оба солдата и весело, словно бумажный, вспыхнул серый домик – звонко лопнули стекла, горбом поднялась пластмассовая крыша, а потом железная махина тронулась и раздавила клацающими гусеницами одинокую каску с голубой и бесполезной эмблемой международных войск.
Эти выстрелы услыхали в казармах. Ночной дежурный, не веря, пересохшим голосом объявил тревогу. Заныла сирена. Замигали красные лампы на штабных пультах. Неистово затрещали телефоны в темных и прохладных квартирах офицеров городского гарнизона. Но от пропускного пункта до города было всего три километра – солдаты в нательных рубашках, передергивая затворы, выбегали на площадь у магистрата, когда танки уже громыхали по испуганным сонным улицам. Первым же залпом они опрокинули батарею орудий, суматошно, в криках и рычании напряженных дизелей закрутившуюся перед казармами. Прислуга погибла вся.
Дивизион так и не успел развернуться – артиллерийские тягачи, столкнувшись тупыми мордами, застряли в рухнувших балках подземного гаража, которые погребли под собой и оба минометных расчета. Командующий войсками округа, тридцатилетний аргентинский генерал, картинно, как на скакуне, вылетевший на площадь в белом лимузине – стоя и сияя золотыми погонами, попал под перекрестные пулеметы – машина его перевернулась и окуталась багровым облаком взрыва. Бой был проигран. Гарнизонный радист, сидя в бункере и чувствуя в кромешной темноте, как сотрясаются бетонные своды, еще стучал неверными пальцами – наощупь:- Всем, всем, всем!- но станция уже была разрушена прямым попаданием, эфир молчал. И взвод гранатометчиков, который, повинуясь отчаянному приказу единственного уцелевшего капитана, ринулся к танкам прямо в настильный огонь, отхлынул обратно, к казармам, оставив половину людей ничком на щербатой мостовой. И даже когда запоздалая базука, неведомым образом попавшая в здание магистрата, вдруг ударила оттуда и огневые лепестки жадно сомкнулись вокруг одной из машин, это уже ничего не могло изменить. Сразу три танка, как на параде, прочертив дулами воздух, выстрелили в упор – часовая башня магистрата надломилась и еще в воздухе разделилась на три части. Поднялся ватный столб дыма, и все кончилось.
Мы лежали носом в горячей пыли. Это очень неприятно – лежать носом в пыли. Я непрерывно кашлял. Словно в горло напихали наждачную бумагу.
– Дело дрянь,- сказал Водак.
Толстый подбородок его расплющился о пол – так он прижимался.
Головная машина, продавливая гусеницами асфальт, описала круг по площади, заваленной обломками и телами. Оба пулемета ее методично обливали окна жестким свинцом.
Будто дезинфицировали.
Я распластался, как газетный лист. Позади что-то громоздко обрушилось, медленно простонало железо.
Круглый термостат покатился по полу, перемалывая внутри себя стеклянные бюксы с культурами «вечного хлеба».
Танк замер напротив разваленных казарм. Пламя обгладывало вздыбленный скелет арматуры. Оттуда постреливали – редко и бессмысленно. Это была агония. Гарнизон кончился.
– Как считаешь – местные?- спросил я.
– Навряд ли,- ответил Водак.- У здешнего правительства нет танков.
Конечно. Я мог бы сообразить и сам. Закон о демилитаризации страны пребывания. Значит, это были не местные экстремисты. Значит, это была интервенция. Регулярные воинские части. Спецподразделения. Обученные и оснащенные. Возможно, сразу нескольких стран и почти наверняка с негласного одобрения какой-нибудь великой державы.
И тогда наше дело действительно дрянь.
На площади хлопали одиночные выстрелы.
– Сволочи, добивают раненых,- Водак заскрипел зубами. Из порезанной щеки вяло потекла кровь. Расстегнул кобуру.- Мое место там.
– Не дури, майор,- нервно сказал я.- Куда ты – с пистолетом …
– Знаю,- очень спокойно ответил Водак и застегнул кобуру.- Но ты все-таки запомни, что я – хотел. У тебя память хорошая? Вот и запомни. А когда спросят, расскажешь.
Я с изумлением посмотрел на него. Это был тот самый Водак – стриженый и широкоплечий, всегда немногословный, уверенный в себе Водак, чех, офицер международных войск в звании майора, специалист по режиму оккупации, с которым я каждую субботу играл в шахматы – по доллару партия, и очень умеренно, насколько позволяла валюта, поглощал сладкие коктейли в подземном баре «Элиста».
– Обязательно спросят,- сказал он.- Мне теперь полжизни придется объяснять, почему я зесь, а не там.
– А почему ты не там?
– Потому что,- сказал Водак и отвернулся.
Стрельба прекратилась» Только, как вьюга в трубе,
