завывал пожар в казармах. Весело дребезжа, вывернулась полевая кухня, похожая на самовар с колесами. К ней потянулась очередь солдат – подставляли котелки, смеялись.
– У них, оказывается, и пехота есть,- процедил Водак.
Внутри здания, где в пыльном сумраке журчала вода из перебитых труб, раздалось пронзительное мяуканье. Почти визг. Как ножом по стеклу.
– Клейст!-сказал я.- Это он!
Водак быстро прижал мою голову.
– Жить не хочешь?
Мяукали длинно и жалобно. Я как-то видел кошку, попавшую под грузовик. То же самое – невыносимо до слез. Начал отползать от пролома, через который мы смотрели. Халат задирался на голову. Локтям было больно.
– С удовольствием пристрелил бы этого подонка,- сказал Водак.
Пригибаясь, мы перебежали пустой коридор. Блестели эмалевые двери. У меня в кабинете был хаос. Часть потолка рухнула. Из бетонных глыб опасно высовывались прутья – толщиной в руку. Удушающе пахло горелой изоляцией. Я мельком подумал, что автоматика, наверное, не вырубила сеть. Было не до того. Клейст сидел в моем кресле, отталкивался от пола ногами – насвистывал. Как на пляже. Странная это была картина. Нереальная. Над головой его зияла дыра. В ней – золотое, тронутое солнцем небо.
– Ты не ранен? Дай мне сигарету!- задыхаясь, сказал я.
Он не сразу перевел на меня пустые глаза. Посмотрел с любопытством.
– С чего бы это?
Мне не понравилось его лицо – бледное, даже зеленоватое на скулах. Нехорошее лицо. Будто стеариновое. Водак за моей спиной сплюнул и выматерился от души.
– А сигарету я тебе не дам,- сказал Клейст. Аккуратно пересчитал в пачке.- Девять штук» Самому не хватит.
Вытянув длинное тело, закачался – осыпанный мучной крошкой. Руки на подлокотниках. Засвистел танго. Он всегда любил танго. Глядел сквозь дыру в утреннее небо.
Я почувствовал, что начинаю разделять всеобщую неприязнь к семиотикам. Подумаешь, дельфийские жрецы – обедают за отдельным столиком. В кино не ходят, в бар не ходят – не интересно- им. Придумали себе языки: два слова человеческих, а двадцать – тарабарщина. Я пробовал читать их статьи – гиблое дело. Еще Грюнфельд говорил, что скоро семиотики будут изучать Оракула, а мы будем изучать семиотиков. Или: «Если хочешь, чтобы тебе хорошо платили, занимайся тем, чего никто не понимает». То есть, опять же семиотикой.
Водак с грохотом вытряхивал ящики из моего стола. Прямо на пол. Расшвыривал пачки микрофотографий.
– Где твой пистолет? Ведь тебе положен пистолет . ..
– Дома,- растерянно сказал я.
– Ах ты!.. Ах, тебя! ..- сказал Водак. Увидел среди вороха бумаг полную обойму, засунул в карман.- Ах, эти ученые . . . Надо убираться отсюда, Анатоль!
Он сильно нервничал. Это меня пугало. Я впервые видел, как Водак нервничал.
Опять замяукали – в самое ухо. Я вздрогнул. Водак уронил ящик – брызнули чернила на светлый линолеум. Звук шел из угла. Где потолок рухнул. Из-под бетонных обломков торчали ноги – синие, почти черные, жилистые, поросшие редкой шерстью. Как у гориллы. Мозолистые ступни подрагивали.
Я посмотрел на Клейста. И Водак посмотрел тоже.
– Это рукан,- равнодушно сказал Клейст, перестав насвистывать.
Качаться он не перестал.
У меня холодок потек меж лопаток.
Есть люди, которые не переносят руканов. Что-то физиологическое – прямо до судорог. Полгода назад был случай: новый сотрудник неожиданно столкнулся с руканом нос к носу и упал – паралич дыхания. Спасти не удалось.
Я бы, наверное, тоже упал.
– Откуда он здесь?
– Пришел,- Клейст пожал плечами.
– Ну-ка, взялись!- решительно сказал Водак.- Шевелитесь, вы оба!
– Не надо его трогать,- посоветовал Клейст. – Пусть он так и лежит.
Согнувшись, Водак неудобно, снизу, повернул широкое лицо.
– А вот я сейчас дам тебе в морду,- тихо пообещал он.
Клейст посмотрел, как бы оценивая. Понял, что – даст. Вяло поднялся,- Драка мертвецов. Это смешно,- растянул углы губ.- Ты же мертвец, Водак. Только ты об этом не знаешь.
– Давай-давай,- Водак напрягся. Бычья шея налилась малиновым.
– А я думал, что руканы не ходят в одиночку,- сказал я, оглядываясь.
– Мало ли, что ты думал,- Водак хрипел от тяжести.- Поднимай!
Мы отвалили расколотую плиту. Визжа, распрямился железный прут. Хрупнуло стекло. Я раньше никогда не видел руканов. Только в кино. Он лежал, неестественно вывернув голову. Надбровные дуги выдавались вперед. Белые клыки намертво закусили нижнюю губу. Грудь у него была раздавлена. В кашу. Перемешались шерсть, мышцы и осколки голубоватых, чистых костей. Из порванных сосудов, как свернувшееся молоко, комками, вытекала белая творожистая кровь.
Водак совал мне аптечку.
– Я не могу,- ответил я.- Я не врач. Я обычный морфолог. Я в жизни никого не лечил. И я не хочу сойти с ума. Это же рукан.
– Приказываю,- железным голосом произнес Водак.
Я отчаянно замотал головой.
Мяуканье вдруг оборвалось. Творог перестал течь. Рукан закостенел на голенях скрюченными ладонями.
Ужасно длинные были руки.
– Готов,- опускаясь в кресло, сказал Клейст.
Гортанные крики донеслись с площади. И опять- выстрелы, Пуля ударила в потолок. Мы осторожно выглянули. Офицер в высокой фуражке махал рукой. Солдаты строились, оставив котелки. Шеренга растянулась гармонью и, повернувшись вокруг невидимой оси, тронулась в нашу сторону. Каски были надвинуты, автоматы уперты в бедро, – Все Правильно,- сказал Водак.- Я бы на их месте тоже прочесал комплекс, чтобы обеспечить себе тыл.- Он вдруг чихнул, порвав подсыхающую щеку. Достал из кармана платок, прижал к ране.
– И что будет?- спросил я.
– Ничего не будет. Видел, что они сделали с ранеными?
– Когда ждать ваших?
Водак пошевелил вывороченными, пухлыми губами – считал.
– Часа через четыре.
Я присвистнул и закашлялся бетонной пылью.
– А ты думал?- сказал Водак.- Раз они дошли сюда, то Комитет разбит. Или потерял управление. Там сейчас винегрет. Странно, что нас не предупредили, хотя бы по аварийной связи. Наверное, они положили радиоковер на весь сектор. Но все равно . . . Пока разберутся, пока перебросят войска – нужно не менее двух дивизий . . . пока согласуют . . .- Он оторвал прилипший платок. Тот был в крови.- Четыре часа, как пить дать .. . Если, конечно, эти не обстреляют Зону Информации.
Пошел вдоль стеллажей с реактивами, читая желтые этикетки.
– Не посмеют,- в спину ему растерянно сказал я.
– Что мы о них знаем. Может быть, они как раз и хотят поджечь. Где вспыхнет апокалипсис? В Лондоне, в Париже, в Праге? . .
Он снял с полки две трехлитровые бутыли, потом еще две. Начал осторожно и быстро бить их о торчащий угол плиты. Расползалась блестящая лужа. Остро запахло спиртом.
Я читал об апокалипсисе р Бирмингеме. Разумеется, закрытые материалы. Нас ознакомили под
