Берег Утопии

Натали. У Татьяны есть поклонник, граф Соллогуб. Мне ее сестры писали. Не нужно было говорить Мишелю – он теперь настроен против него и хочет, чтобы Татьяна отослала назад графские письма. А с какой стати она должна это делать? Женщина создана для того, чтобы ее боготворили. По крайней мере, русская женщина. Или немка, разумеется.

Белинского отвлекает шум голосов из внутренней комнаты.

(Внезапно.) Эта ваша настоящая женщина – Жорж Санд?

Бормотание за дверью становится оживленней и добродушней. Михаил смеется.

Белинский. Интересно, что там происходит.

Натали (с неожиданной страстью и гневом). Как вы смеете обзывать ее девкой? Жорж Санд освободила себя из женского рабства! Она святая!

Белинский (озадаченно и с тревогой). Ну что вы…

Натали (начинает рыдать). Я хочу быть француженкой. Или испанкой или итальянкой или даже норвежкой. Хоть голландкой!.. Или любой…

Михаил выходит из внутренней комнаты с книгой в руках.

Михаил (весело). Готово! (Дает Натали свое письмо, а Белинскому – деньги.)

Натали читает письмо.

Белинский. Это откуда?

Михаил. Строганов заказал мне перевод одной немецкой исторической книжки. Восемьсот рублей, половина вперед, запросто, я им всем покажу! Вот возьми – теперь ты просто обязан приехать. Пойдем, Натали, мой посох, моя ученица, сестра моя в радости и горе…

Натали. Это письмо ревнивого любовника! Мне ты таких писем никогда не писал.

Михаил. Ну что теперь еще?

Натали. Tu es vraiment un salaud! Adieu. (Запускает в него письмом и выходит.)

Михаил поднимает письмо.

Михаил (переводит Белинскому). «Ты в самом деле негодяй. Прощай…» Мне пора. Увидимся в Премухине – ты должен познакомиться с сестрами. (Выходит вслед за Натали.)

Промежуточная сцена: 1836 г

Пианино. Станкевич играет в четыре руки с Любовью. Он бросает играть и резко встает.

Станкевич. Любовь! Я должен вам сказать! В ваше отсутствие я был…

Любовь (помогает ему). На Кавказе.

Станкевич…Будто в огне. Вы у меня не первая. Я стою перед вами… оскверненный.

Любовь. Вы не должны об этом говорить.

Станкевич. Должен, должен – мне так больно в груди, что мои губы касались другой!

Любовь (пытаясь понять). Груди?

Станкевич (ошарашен). Губ, других губ. (Подозрительно.) А что, Михаил рассказывал?…

Любовь. Нет! В вас я нашла отражение своей внутренней жизни.

Станкевич. Я прощен?

Любовь. Николай, ведь и я не пришла к вам незапятнанной.

Станкевич. О моя милая…

Любовь. Но по сравнению с нашей возвышенной любовью что может значить какой-то поцелуй в беседке.

Станкевич (подпрыгивает). Он вам рассказал! О Боже!

Любовь. Нет!

Станкевич. Кто же тогда?… Священник!

Любовь. Нет! Нет!

Станкевич. Тогда что вы имеете в виду?

Любовь. Барон Ренн поцеловал меня в беседке!

Станкевич. Ох! Я тоже целовался в беседке. Но мне не понравилось.

Любовь. Мне тоже не понравилось. Там и было-то всего два поцелуя.

Пауза.

Станкевич. Где?

Любовь. В беседке.

Пауза. Кажется, что они сейчас поцелуются. Он теряет решительность, садится и снова начинает играть.

Декабрь 1836 г

Крошечная комната Белинского с одним окном. В окружающем ее большем пространстве угадывается прачечная, с ее паром, чанами и сушащимся бельем. На заднем плане слышен шум прачечной – белье, ворочающееся в чанах, льющаяся вода…

В комнате небольшая кровать, бюро, за которым пишут стоя, обтрепанная кушетка, на которой вперемешку лежат книги и свертки, и дровяная печка. На полу стопками лежат газеты, журналы и бумаги рядом с примитивным умывальником и ночным горшком.

На кровати лежит Катя, молодая женщина, в одежде и в пальто.

Слышны шаги Белинского, поднимающегося по лестнице. Он входит, неся в руках всякий деревянный мусор, подобранный на улице для печки. Он не ожидает встретить здесь Катю, которая садится на кровати при звуке его шагов. Она испугана, пока не увидела, что это он.

Белинский. Катя… Я думал, ты уже не вернешься. Я беспокоился.

Катя. Я так напугалась. Полиция приходила с обыском.

Белинский. Я знаю.

Катя. Я боялась, что они снова придут.

Белинский кладет дрова для топки рядом с печкой.

Белинский. Я затоплю, когда станет холодно.

Катя. Они даже в печке искали.

Белинский. Они себя прилично вели с тобой? Не оскорбляли?

Катя. Кого, меня?

Белинский (меняет тему). Ну, раз ты ничего такого не заметила… Они для допроса приходили. Надеждина отправили в ссылку. Чаадаев под следствием. (Смеется.) Цензор лишился своих трех тысяч в год. Говорят, что он пропустил статью Чаадаева за карточной игрой.

Катя. Тебя не было дольше, чем ты обещал… Почему ты мне не писал?

Белинский. Ты же неграмотная.

Катя. Ну и что.

Белинский. Ты права. Прости. Что же ты делала, когда кончились деньги?

Катя. Свои драгоценности продавала.

Белинский. Нет, надеюсь, что нет. (Он обнимает ее и ласкает через одежду.) Нет, все на месте. (Целует ее.)

Катя. Как там было, куда ты ездил?

Белинский. Там была… семья. Удивительная. Я, конечно, знал, что бывают семьи. У меня у самого была семья. Но я и не представлял, что такое может быть.

Катя. Ты мне привез что-нибудь?

Белинский. И само это место, Премухино. Представь, раннее свежее утро: все чирикает и квакает, посвистывает и плещется, будто природа беседует сама с собой; и закат дышит – живой, как пламя… Там понимаешь, что Вечное и Универсальное может быть реальнее, чем твоя обыденная жизнь, чем эта комната