Огарев (берет младенца). Подписка падает. Материалов присылают все меньше. Мы не сможем продавать газету, если нам нечем ее заполнить…
Снаружи, в прихожей, какой-то беспорядок, кто-то громко требует Герцена.
Герцен. Что там еще?
Врывается Бакунин – огромная и косматая сила, король всех бродяг.
Горничная. Я его не пускала, а он говорит, что здесь живет.
Бакунин. Что это такое? Пора приниматься за работу!
Натали вскрикивает в легком замешательстве.
Мадам! Михаил Бакунин! (Хватает ее руку для поцелуя и нависает над ней.) Нет приятнее картины, чем дитя, припавшее к материнской груди. (Хватает рукуОгарева и пожимает ее.) Огарев, поздравляю! Мальчики или девочки?
Огарев. Кто их разберет?
Натали. Мальчик и девочка.
Огарев. Невероятно, что ты здесь. Твой побег сделал тебя знаменитостью.
Герцен. Ты растолстел!
Огарев. Рассказывай все! Как тебе удалось?…
Натали. Подождите, подождите, не начинайте без меня! (Берету Огарева второго младенца.)
Бакунин. Да что тут рассказывать? Американский корабль, Япония, Сан-Франциско, Панама, Нью-Йорк. Спасибо, что прислали деньги, – причалил в Ливерпуле сегодня утром. Здесь можно достать устриц?
Герцен. Устриц? Конечно. (Обращаясь к Натали, которая уходит с близнецами.) Пошли за четырьмя дюжинами устриц.
Бакунин. Как? А вы что, разве не будете?
Герцен. Неужели это действительно ты?
Бакунин. Кстати, можешь одолжить денег, расплатиться за экипаж? Я истратил все до последнего…
Герцен (смеется). Да, это ты. Пойдем. Я все улажу.
Бакунин. Один за всех, и все за одного. Вместе с «Колоколом» мы совершим великие дела.
Герцен и Огарев переглядываются.
Когда следующая революция? Как там славяне?
Герцен. Все тихо.
Бакунин. Италия?
Герцен. Тоже тихо.
Бакунин. Германия? Турция?
Герцен. Всюду тихо.
Бакунин. Господи, хорошо, что я вернулся.
Герцен и Бакунин уходят. Огарев остается. Он замечает красное знамя на диване и расправляет его. На нем по-русски вышито слово «Свобода». Огарев вытряхивает знамя, как одеяло.
Одновременно разговоры и общее движение. Вокруг стола тесно. Бакунин в центре всей этой деятельности.
Из мемуаров Герцена: «Груды табаку лежали на столе вроде приготовленного фуража, зола сигар под бумагами и недопитыми стаканами чая… С утра дым столбом ходил по комнатеот целого хора курильщиков, куривших точно взапуски, торопясь, задыхаясь, затягиваясь, словом, так, как курят одни русские и славяне. Много раз наслаждался я удивлением, сопровождавшимся некоторым ужасом и замешательством, хозяйской горничной Гресс, когда она глубокой ночью приносила пятую сахарницу сахару и горячую воду в эту готовальню славянского освобождения… Он спорил, проповедовал, распоряжался, кричал, решал, направлял, организовывал и ободрял целый день, целую ночь… В короткие минуты, остававшиеся у него свободными, он бросался за свой письменный стол, расчищал небольшое место от золы и принимался писать пять, десять, пятнадцать писем в Белград и Константинополь, в Бессарабию, Молдавию и Белокриницу. Середь письма он бросал перо и приводил в порядок какого-нибудь отсталого далмата… и, не кончивши своей речи, схватывал перо и продолжал писать в постоянном поту».
В нашем варианте жестикулирующие курильщики, похожие на тени, собрались в кругу бакунинского света. В звуковом ряду отдельные слова и звуки почти неразличимы. Слова Бакунина выделены курсивом.
Голоса (накладываются друг на друга)… Вы сможете отвезти это в Буду, это практически по пути. Когда приедете в Загреб, Ромик будет жить в гостинице под именем Желлинек… У нас десять тысяч патриотов, которые ждут лишь сигнала. – Я был знаком с ним в Париже. Ему нельзя доверять. – Им необходимо пятьдесят фунтов немедленно. Полгарнизона с нами. Нет, комитет не должен разглашать имена своих членов, пока не придет время. – Благодарю вас, вы просто ангел, и еще одну сахарницу! – А потом что? Нет, вы не правы. В Молдавии тихо, если не считать одного человека, которому я доверяю. А вот это на Кавказ. Создайте там сеть и сообщайте мне тем шифром, о котором мы условились; – подождите, я хочу кое-что добавить. – Ему можно доверять? – Доверьтесь мне. Я не веду себя как диктатор. Кому еще мы можем доверять? Да, я доверяю вам, но и вы должны мне доверять. – Вопрос о границах может быть решен позднее. Национальный вопрос подождет, социальный вопрос есть основа грядущей революции. Да, я тоже терпеть не могу венгров, но Австрия – наш общий враг. Чехи с нами согласны. – Моя статья – вы ее читали? Пять тысяч экземпляров распространены подпольно. – Чепуха! Сначала революция, а уж потом федерация. Тише – тише – что это за звук?
По мере того как шум затихает, становится слышен плач ребенка.
Бакунин. А, это ничего. Просто близнецы плачут. Который час? Тшш!
Сцена, возобновляясь, превращается в сбор, где славянские конспираторы продолжают в том же духе, что и прежде. Герцен сидит за столом, дописывая несколько строк в письме, в то время как один из гостей, Ветошников, ждет рядом, чтобы забрать письмо. Внимание Бакунина теперь занято русским офицером, Корфом, которого Бакунин подводит к Герцену. Корф молод, застенчив, безмолвен и одет в штатское. Натали приносит склянку с мутным лекарством Тургеневу. Тот занят разговором с молодым человеком, Семловым. Тата дергает Натали, чтобы привлечь ее внимание.
В то же самое время Огарев, который заново накрывает знаменем диван, замечает, что за ним наблюдает один из гостей, Пероткин, у которого в руках бокал вина и сигара.
Пероткин. Что это? Знамя?
Огарев. Да.
Пероткин. Что на нем написано?
Огарев. «Свобода». Моя жена вышивала.
Пероткин. Звучит довольно отчаянно. (Смеясь, представляется.) Пероткин.
Огарев кивает Пероткину, но извиняется и находит себе место, где можно писать. Продолжает писать в блокноте. Сначала он пишет несколько страниц, которые затем окажутся в конверте в кармане Ветошникова, – после того как Герцен добавит свой постскриптум. Затем он пишет то, что позже прочтет вслух всем собравшимся.
Тургенев (Семлову). Это довольно просто. Я назвал его Базаровым, потому что звали его Базаров.
Натали (подходя). А, вот вы где… (Дает Тургеневу лекарство.)
Тата (обращаясь к Натали). Ты спросила папу?
Бакунин (Герцену). Лейтенант Корф должен отправиться в Валахию, это очень срочно.
Герцен пишет постскриптум к письмам, которые ему дал Огарев.
Герцен (пишет). Одну минуту.
