напоминали об ушедшем лете.
Джастина сидела напротив и видела лишь спину и затылок доктора. Его своеобразная манера работы с пациентами удивляла ее.
Их беседа продолжалась уже более часа.
– Она страстно любила этого человека…
Джастина рассказывала историю своей матери. Ей было интересно узнать мнение врача о поступке этой решительной женщины.
– …и когда она узнала, что он уехал в Ватикан, она решила про себя – я буду его ждать. Именно в этот момент я и решила, что убью свою мать…
– Что, что? – доктор резко повернулся к Джастине.
– Я просто проверила, слушаете ли вы меня, – усмехнулась Джастина.
Она ошиблась. Разговаривать с пациентом, повернувшись к нему спиной, было частью специальной методики доктора. Беседа лицом к лицу смущала бы пациента. Что ни говори, доктор имел дело с душевнобольными людьми. Любой неосторожный взгляд мог бы привести к растерянности и смущению.
Делая вид, что думает о чем-то постороннем, доктор был абсолютно сосредоточен и полон внимания. Убедившись в этом, Джастина продолжала свой рассказ.
– Когда он вернулся, Ральф был уже кардиналом, но за эти долгие годы он тоже не смог забыть Мэгги и поэтому, когда они встретились, любовь с новой силой воспылала в их сердцах. И тогда они решились на то, чтобы уехать вдвоем на остров и провести там целый месяц… А после этого у материи родился сын – мой брат. Когда он вырос, он тоже стал священником, но очень скоро трагически погиб. Отец умер на его могиле. А мать моя живет до сих пор. Ну, что вы на это скажете?
Доктор покачал головой.
– Я думаю, что вашей матери здорово повезло.
Джастина вскинула подбородок:
– Вы называете это везением? – вызывающе спросила она.
– Конечно, она осталась жить. Могла встретить другого человека и забыть о прошлом. Ведь вы согласитесь со мной, что жизнь полна неожиданных поворотов? Можно любить и быть любимой не один раз. И дав ей такой шанс, Бог простил ее.
Джастина усмехнулась. Да, он был всего лишь медик, холодный и практичный. Для него главное – жить. А как – неважно. И раз он так говорил о любви, значит просто никогда не любил и понятия не имел, что это такое на самом деле. Он трактовал все чисто теоретически.
Они с Джастиной говорили на разных языках.
– Мне не удалось быть любимой, – произнесла она с грустью. – Во мне есть что-то такое, что отталкивает людей.
– Но вас любит муж, – возразил доктор.
– Муж меня любит, – уныло подтвердила она. – Он, как и вы, говорит мне: переверни страницу. А мне, к сожалению или к счастью, это не под силу.
Муж действительно абсолютно ничего не понимал и был бесконечно далек от ее чувств и переживаний. С годами Лион Хартгейм становился холодным и сухим. Он все больше и больше напоминал удачно сконструированную машину, у которой все заранее запрограммировано, а вся жизнь разбита по пунктам. В ней все предельно просто: завтрак, дела, обед, прогулка, ужин и сон. Близость с женой – не проявление чувств, а обычное удовлетворение желаний, заложенных природой, которые тоже запрограммированы и которые должны в определенное время выполняться. А если вдруг жена умирает, об этом никто не беспокоится. Ее можно заменить другой. Ведь у той такие же органы, как и у прежней. Какая разница…
– Никто не интересуется мной! – с раздражением воскликнула Джастина.
Лицо ее вспыхнуло. Впалые бледные щеки заалели краской.
– И вы, доктор, занимаетесь мной потому, что вам за это платят. Оставим все пустые разговоры. – Джастина резко встала со стула.
Внутри ее все переворачивалось. Теперь она была уверена в абсолютной бесполезности лечения. Этот человек, хоть он и доктор, оказался беспомощным и недалеким. Возможно, она в чем-то ошибалась. Ведь вылечил же он десятки людей, но не ее… И никакие порошки и таблетки, никакие уколы ей не помогут, потому что бессильны сделать ее счастливой, вернуть любовь, а без этого она никогда не придет в себя, никогда не станет жить нормальной жизнью.
Она вновь почувствовала себя брошенной и одинокой.
– Вы думаете, что можете управлять мною? – резко выпалила она.
Джастина стояла уже у двери.
– Попробуйте заставить меня влюбиться в вас, – в голосе ее звучала ирония. – Пока, во всяком случае, вы не произвели на меня впечатления!
Она хотела говорить еще, высказать этому твердолобому медику все, что она думает, но судорожный комок сдавил ее горло. Чтобы не разрыдаться здесь, она выскочила в коридор.
Проклятье! Проклятье! Никто не понимал ее. Она была одна со своими чувствами и переживаниями.
Джастина бежала по свежевымытым коридорам больницы, слезы градом сыпались из ее глаз. Теперь она ужасно сожалела, что согласилась на эту беседу. Разговор ни к чему не привел, а только еще больше разбередил ее душу.
Медсестры и санитарки только сочувственно провожали ее взглядами и качали головами: совсем безнадежна!
