больше, чем уста виноватого. Оба поняли еще одно и почувствовали, что и сами не без вины: оказывается, они очень мало знают мальчика, на которого пало подозрение. Он из тихих, со средними способностями, о таких учителям всегда трудно дать письменный отзыв или заинтересованно беседовать с родителями. Для обоих он был просто одним из множества серых, неприметных середнячков.
Они стояли в коридоре у окна и смотрели во двор, словно разговор шел о растущих там кустах.
— Держится он немножко особняком, то, что с него спрашивают, выполняет, но не слишком усердно; в озорных выходках участвует редко. Но, в сущности, я его не знаю. Иногда он играет в футбол в моей первой команде, но определенное место за ним не закреплено… — Мимо шла девочка с журналом, и мистер Эванс помолчал. — На рождество я виделся с его родителями — спокойные, внимательные люди. Беседовать с ними очень приятно…
Маршалл нахмурился, почесал макушку оправой очков.
— Да, я тоже их видел. Но как-то они мне не запомнились. Вот старшую сестру его я, кажется, помню…
— Трейси. Первый год училась у меня в классе. Славная девочка, но ничем особенно не блещет…
Оба молчали; больше, кажется, сказать было нечего.
— Ну хорошо, мистер Эванс. Я просмотрю его личное дело и потом пошлю за ним. А пока сами ничего не говорите…
— Да. Хорошо.
Они разошлись, ничего больше друг другу не сказав, словно тайные агенты после секретного совещания; Эвансу предстояло успокоить разбушевавшиеся в классе страсти, Маршаллу — подготовить кабинет и собраться с мыслями.
Личное дело Терри помогло директору не многим больше, чем разговор с Эвансом. Там было сказано, где и кем служит его отец, был адрес, но через все характеристики, начиная с приготовительного класса, ясно прочерчивалась эдакая средняя линия — «довольно спокойный», «послушен», «успеваемость в пределах нормы», «способности средние». Опереться тут особенно не на что: ни случаев мелкого воровства, ни родственников с тюремным прошлым. Судя по адресу, Терри не из шикарного квартала Новых домов к западу от школы, который вырос тут после войны; и родители его не из тех, что вечно осаждают школу какими-нибудь жалобами. И, значит, Терри остается своего рода загадкой: тихий, ничем не выделяющийся мальчик, похоже, никто его толком не знает; даже по фамилии не запомнился, его легко спутать с двумя-тремя другими мальчиками, хоть он и учится здесь уже шесть лет.
— Мне нужно еще пять минут, а потом пойдите и приведите ко мне Терри Хармера, — сказал Маршалл секретарше, миссис Бейкер, и занялся подготовкой кабинета.
Поставил посреди пустого стола каменную подставку для ручек, распахнул дверцы взломанного ворами шкафа и искусно, как на витрине, расставил на нем оставшиеся транзисторы. Потом приготовил самопишущую ручку, в настольном блокноте открыл чистую страницу, выправил манжеты сорочки и уселся на мягкий стул, дожидаясь Терри. Он подумал было даже надеть свою университетскую мантию, чтобы походить на судью, но она была дома, ее гладили. Так он сидел и терпеливо ждал Терри, обдумывая, как всего верней подобрать ключ к этому тихому, непонятному ученику.
Миссис Бейкер отлично умела доставить ученика в кабинет директора. Она ни во что не вмешивалась. Никогда не знала, зачем он их вызывает: карать или миловать; была с ними всегда вежлива, но в разговоры отнюдь не вступала. Терри-то, конечно, прекрасно понимал, почему его вызвали, и, по правде сказать, уже не боялся — теперь он скорее ждал худа от Леса и от одноклассников. И ничуть не сомневался, что мистер Маршалл ему поверит. Должен поверить. Ведь это правда. Он виноват только в одном: что не признался раньше, но при том, как все сложилось, конечно же, это простительно.
Миссис Бейкер постучала в дверь директорского кабинета.
— Терри Хармер здесь, мистер Маршалл, — объявила она, дождалась резкого «прошу», легонько подтолкнула Терри в спину, и он очутился в кабинете перед исполненным величия директором.
Маршалл начал со старого, верного приема, к которому почти всегда прибегал в подобных случаях. Он молча смотрел в раскрытую перед ним папку, и нос его под сползающими очками брезгливо морщился, словно там было написано такое, о чем порядочному человеку лучше и не знать. Ученик тем временем успевал осознать, где он находится, и с трепетом ощутить собственное ничтожество, а сегодня Терри должен был еще и разглядеть продуманно, как на сцене, расставленные улики. В такой позе директор пребывал обычно несколько секунд, тщательно выбирая миг, когда следует заговорить.
Выждав с полминуты, он поднял глаза от папки, снял очки, пристально посмотрел на Терри и пустил в ход еще один испытанный прием.
— Я полагаю, ты хочешь мне что-то сказать, — проговорил он.
Прием этот почти всегда удавался. Только самые закоренелые или уж вовсе ни в чем не виноватые не поддавались на этот вопрос, означавший для них, что директор все знает и просто дает им случай повиниться самим. Терри не составил исключения из правила. Он дозрел, как спелое яблочко, которое так и просится, чтоб его сорвали.
— Это вы про транзисторы, сэр?
Маршалл кивнул:
— Про транзисторы.
Прием и на этот раз удался.
— Да, сэр. Я правда про них знаю, сэр. — Терри помолчал, набираясь мужества, чтобы нырнуть в самую глубокую часть грязного пруда. — Один транзистор у меня дома, сэр, только я не виноват. Меня заставили.
Терри умолк. Ему нужен был какой-то отклик, проблеск понимания. Но лицо директора оставалось непроницаемым.
— Вот как? Продолжай, мальчик. — Руку, лежащую на столе, Маршалл прикрыл другой рукой и приготовился слушать.
— Понимаете, сэр, вчера вечером я поссорился с мамой и убежал к Новым домам… — Голос Терри не дрожал, но это стоило огромного труда; волна жалости к себе, что нарастала в душе уже семнадцать часов, вдруг нахлынула, вот-вот его поглотит, ее остановила лишь необходимость кое в чем солгать; но он щурился, стараясь удержать слезы, и говорил не очень внятно. Губы стали непослушными. — И меня поймали эти… — Он вдруг запнулся. После свидетельства старика Джарвиза двое чернорабочих уже не годились. Он чуть всхлипнул, чтобы запинка не показалась странной. -…Эти ребята, один большой и еще четверо, нездешние, у всех ножи. Они когда узнали, из какой я школы, стали меня про школу спрашивать. — Теперь слова хлынули потоком, и ему сразу полегчало. — Они заставили меня сказать, что у нас есть в школе… такое, чтоб им продать можно… и заставили провести их в школу и показать, где транзисторы. И меня тоже заставили один унести…
— Чтобы ты оставил себе?
— Нет, сэр…
— Чтобы продал?
— Нет, сэр, чтобы я тоже вроде с ними заодно и тогда не смогу про них рассказать…
— Вот как. А ты рассказал? Твои родители знают?
— Нет, сэр. — Терри понурил голову. Сейчас ему от этого стало не по себе.
— А что они пообещали с тобой сделать, если ты все-таки расскажешь?
— Понимаете, сэр, они сказали, они меня пырнут ножом… порежут… и еще сказали -никто не поверит, что я с самого начала не был с ними заодно.
— А ты не был?
— Нет, сэр! — с жаром воскликнул Терри, даже головой замотал, и глаза наполнились слезами.
— Ну, а что же ты сделал со школьным транзистором, который ты… который тебя заставили взять? — словно бы и дружелюбно и сдержанно спросил Маршалл; он все еще вел допрос, все еще не уверен был, что мальчик говорит правду: ребятам уже не раз удавалось его провести.
— Понимаете, сэр, я его спрятал в мусорный бак. Под пластиковый мешок… (Брови Маршалла подскочили чуть не к самым волосам, потом опустились.) Но он в порядке, сэр. Он не очень вымок.
— Вот как. — Маршалл надолго замолчал, нужно было подумать, разобраться в услышанном и мысленно определить, что еще следует выяснить и в каком порядке. Наконец он опять заговорил негромко,
