Галлиполи и Францией. На фронте во Франции все замерло. На карте германские позиции казались слабыми: они выгнулись огромным выступом за Нуайон, находившийся всего в пятидесяти милях от Парижа, что постоянно смаковалось столичными французскими газетами. Генералы, падкие на паблисити, гипнотизировали себя и других мечтами об освобождении нации. Британские добровольцы миллионами покидали скуку городов, предвкушая гламурную солдатскую жизнь. Выступы особенно уязвимы для фланговых ударов: в Артуа на северном крыле, где стояли Британские экспедиционные силы, и в Шампани на южном крыле восточнее Парижа. Если британцам и французам удастся совершить прорыв на этих участках, то в бреши можно будет пустить конницу и даже окружить немцев в центральной части выступа. Это была фантазия постаревших генералов, обладавших лишь опытом кавалерийских наскоков в южноафриканских вельдах или песках Марокко, но грезящих о славе. Как все происходило на самом деле, описано в классических военных мемуарах Роберта Грейвса «Прощай все это». Грейвс, человек своего времени, горел романтическим патриотизмом, когда уходил добровольцем из Чартерхауса[6]. Офицеры в его полку любили чинопочитание, они носили мешковатые шорты, будто находились в Индии; полковникам нравилось унижать «уортов», младших офицеров, даже если они прежде были состоятельными и преуспевающими людьми. Немногие командиры отличались живостью ума, а некоторые оказались просто недоумками.
Первую попытку прорыва Британские экспедиционные силы предприняли 10 апреля у деревни под названием Нев-Шапель. На ранней стадии войны линии траншей были еще несовершенными, и британцы подтянули достаточное количество орудий, чтобы смять передовые позиции противника. А что дальше? Немцы подвезли резервы на поездах на другую линию обороны, а британские резервы шли пешком с ношей по шестьдесят фунтов на каждого солдата — вес хорошего дорожного чемодана. Прискакала конница и запрудила дороги. Орудия не успели пристреляться по новым германским позициям, а пехота уже выдохлась. Последующие атаки захлебнулись. Все это повторилось в мае. Однако добровольцы продолжали толпами прибывать, и на сентябрь запланировали новое, более масштабное наступление совместно с французами. При Лосе, шахтерском городе, британцы даже применили газ, но, как описал этот эпизод Грейвс, эксперимент закончился полным фиаско. Типичный британский ляпсус, о таких накладках хорошо помнят солдаты и той, и другой войн. Газ надо было выпускать из цилиндров. Но гаечные ключи оказались не того размера. Учителя химии ничего не знали об отравляющих газах и ненавидели дело, которое им поручили, а военные командиры выражали недовольство учителями химии. Подул не тот ветер, но цилиндры все-таки открыли, и газовое облако двинулось на британцев. Маленький городок Лос был взят, однако две резервные дивизии остались далеко позади и теперь спешно двигались по дощатым настилам коммуникационных траншей или по дорогам, забитым грузовиками, орудиями и долгожданной конницей, появившейся слишком поздно и обреченной на истребление, которое и случилось через пару дней. По крайней мере вся эта катавасия привела к одному позитивному результату: к смене командования. Сэр Джон Френч себя дискредитировал, и его заменил сэр Дуглас Хейг, пользовавшийся благосклонностью короля и неплохо проявивший себя в 1914 году. Французы в Шампани действовали успешнее. Двадцать пятого сентября, пользуясь огневым превосходством и слабостью германской обороны, они совершили прорыв, захватив двести орудий — солидный трофей. Подтягивались резервы, чтобы развить успех, но дали о себе знать старые проблемы: германские резервы прибыли по железной дороге, надо провести разведку новой линии обороны противника; поля сражения изрыты снарядами; воронки до краев заполнены водой и трупами. Жизненные силы Франции иссякали.
4
Иссякали жизненные силы и Габсбургской империи, хотя ее потери состояли больше из пленных, нежели из убитых и раненных в боях. В начале 1915 года армия сосредоточилась в Карпатах, надеясь удержать различные перевалы. Однако крепость Перемышль при отступлении осталась позади, и в ней засели сто двадцать тысяч человек с запасами продовольствия до конца марта. Развивайся события так же, как и везде, крепость пала бы под обстрелом тяжелой артиллерии подобно Льежу и другим цитаделям, хотя у русских не было для этого достаточно орудий. «Бастион на реке Сан», по определению пропаганды, стоял, на нем держался престиж Австро-Венгрии; если он рухнет, то рухнет и моральный дух, и не исключено, появятся новые потенциальные и реальные противники. Элементарная ошибка в стратегии — полагаться на фортификации: врагу будут известны все ваши вероятные действия. Русские теперь знали, что австрийцы предпримут попытки освободить крепость со стороны Карпат: там даже располагалась небольшая германская армия —
Удачнее воевали немцы. Гинденбург в ноябре 1914 года стал «главнокомандующим на Востоке» (сокращенно
5
Над Австро-Венгрией нависла и другая угроза, смертельная, как все считали: вероятность вступления в войну Италии. Сможет ли империя сражаться сразу на три фронта и даже на четыре, если вдруг ввяжется и Румыния? Оба государства образовались недавно, национальное единение еще не завершилось, в Габсбургской империи проживало множество итальянцев и румын. В Италии дела обстояли получше, она с интересом посматривала на земли южных славян за Адриатикой, средиземноморские владения Турции, и ей был нужен дешевый кредит в размере пятидесяти миллионов фунтов. Итальянцы боялись Германии, но чрезвычайность положения Австро-Венгрии и высадка союзников на Галлипольском полуострове сделали свое дело, и Италия 26 апреля подписала с союзниками Лондонский договор, гарантирующий ее вступление в войну. Решение о войне без особого энтузиазма было одобрено парламентом, и 23 мая итальянский посол передал его Вене. В теории Австро-Венгрии мог прийти конец, если бы не географический фактор. Граница между Австро-Венгрией и Италией в основном проходит по горам, равнина занимает всего двадцать миль, к северо-западу от порта Триест, на который и нацелились итальянцы. Однако это был