говорил торопливо, захлебываясь словами. — На, возьми, — он отдал старухе кольцо с алмазом. — Покорми ее хорошенько. Одеял нет у тебя? Я куплю, все принесу, лекаря приведу.
— Не надо никакого лекаря! — старуха замахала руками. — Я сама ее на ноги поставлю. Ничего не понимаю. Так ты придешь, что ли?
— Да-да, завтра. Вернее, сегодня утром. Ты глаз с нее не спускай.
Нервы его были натянуты до предела. Переживания последних дней давали себя знать. Адапа едва держался на ногах, боль раскаленными щипцами жгла голову. Он выбрался на улицу, глотнул сырого предрассветного воздуха. Луна закатилась. Евфрат был страшен. Адапа шел вдоль темной кромки воды. Боялся думать, но мысли бились, жили помимо его воли. Он больше не мог. Он сел прямо на сырую глину и плакал, плакал, плакал, пока не устал.
Глава 32. ДВАДЦАТЬ МИН СЕРЕБРА
Вавилон гудел, словно улей. Испуганные люди сбивались в кучи, точно бараны. Солдаты разгоняли толпы. Какие-то люди в греческих ритуальных одеждах выкрикивали на площадях пророчества, тыча пальцами в небо, говорили о гневе богов и близком конце света. При появлении солдат улепетывали, теряясь в толпе. Начались аресты. В начале хватали уличных проповедников, потом всех подозрительных, и волокли во дворец.
Одно имя Авель-Мардука вселяло ужас.
Жрецы руководили беспорядками. Было произнесено роковое слово — затмение.
Нинурта, молодой жрец Иштар, на площади перед целлой громко говорил толпе:
— И я, один из посвященных, теперь возвещаю вам великие несчастья! Не будет мира домам вашим, но придут разорение, и страх, и ужас, и смерть, как пес, ляжет у порогов ваших. Боги дают нам знамения в небесах. Завтра не увидите вы солнечного света, солнце станет черным, как гнилой плод, и тьма упадет на землю, встанете вы над пропастью, и голоса мертвых услышите из бездны! Говорю вам истину! Умрет царь Навуходоносор, Вавилон будет плакать, как сирота, и выть, как горькая вдовица. Не займет наследник трона отца своего, ибо это не тот наследник, кому царь передал право. Это — бес! Но жрецы ваши защитят вас! Тьма опустилась над Вавилоном, и завтра вы это увидите! Но мы не оставим вас.
В толпе мелькнули шлемы солдат. Соратники поспешно увели Нинурту. Женщины причитали, плакали испуганные дети. Мужчины расходились молча.
В крытой колоннаде Южного дворца стоял Авель-Мардук, задумчиво глядя на раскинувшийся внизу город. Улыбка давно не озаряла его сумеречного лица. Сильный жаркий ветер дул, отбрасывая назад волосы, льняное платье липло к ногам, острые лучи солнца разрезали филигрань на богатых ножнах принца — подарок критского царя.
— Тьма, пришедшая из храмов, укрыла Вавилон, любимый город отца, — проговорил Авель- Мардук.
— Что? — Идин, стоявший поодаль, обернулся и глядел выжидающе на мрачный профиль принца.
— Сейчас решится судьба династии, — сказал Авель-Мардук. — Жрецы возмущают народ. Только и разговоров, что о пророчестве. Проклятое затмение! Проклятые жрецы! О боги всемогущие, как легко управлять чернью, посеяв в ней страх.
— А сам ты веришь в пророчество, господин? Авель-Мардук порывисто приблизился, стиснул плечи Идина.
— Ты умный человек, брат мой, неужели ты хоть на минуту допустил, что все, о чем кричат жрецы, имеет хоть каплю здравого смысла? Они возмущают народ, говорят, что я — злой демон. Даже стадо газелей может убить льва, если внушить глупым тварям, что это дозволено. Пока служители богов сидели в своих хранилищах и собирали свитки, они были тихи, как вода. Но им дали власть. Теперь они — сила, и они хотят править!
— Затмение случится завтра, господин.
— Да, завтра. Отец болен… Передай начальникам фаланг, чтобы были готовы ко всему. Этой ночью усилить патрули, зажечь факелы. Армиям — боевую готовность. Разгонять толпы, не дать черни взбунтоваться. Если начнутся погромы, паника — не жалеть никого.
Идин поклонился. Уходя, он увидел стоящую за выступом стены женщину. Она поймала его взгляд своими лучезарными глазами. Ревность кольнула сердце. Это была служанка принцессы Шаммурукип, любимой жены Авель-Мардука.
— Идин! — крикнул вдогонку принц. — Такой ли город мы покидали несколько месяцев назад? И вот, вернувшись, нашли здесь хаос!
Жена пристально глядела на него. Адапа замкнулся, и уже не хотел говорить ни да, ни нет, но сказать было необходимо, ибо завтра может не наступить, если его возлюбленная умрет. Перед его взором стояли бледное, обморочное лицо Ламассаум, безвольные руки, чуть дрогнувшая мышца на шее, когда она качнула головой. Она стонала во сне. Адапе хотелось защитить ее, уничтожить ее боль, ее темные сны.
Иштар-умми обвила его шею руками, влажно, пряно загудела в ухо:
— Ничего не говори, ничего! Ты — мой. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Какой ты хочешь, чтобы я стала — стану! Ты муж мой, моя кровь.
Адапа отстранился, взял ее запястья, снял руки со своих плеч.
— Я солгал тебе, — медленно и спокойно произнес он. — Я не имел права жениться на тебе. Прости, если сможешь.
— О боги! — Иштар-умми закусила губу, чтобы не разрыдаться.
— Прости меня. Право, было бы лучше, если бы ты ненавидела.
— Нет!
— Выслушай меня, Иштар-умми.
— Нет!
— Я всегда буду перед тобой виноват. Но еще не поздно все исправить. Ты искала любовь, но в этом доме ты не сможешь ее найти.
— Молчи, не говори ничего! — в ужасе закричала Иштар-умми. — Я люблю тебя!
— Но я тебя не люблю.
— Может быть, потом…
— Никогда.
— Адапа, я ношу твоего ребенка. Прорицательница сказала, что это девочка.
— Надеюсь, она будет счастливее своей матери.
— Адапа, почему ты так жесток? За что мне это все?
— Ты умная женщина, Иштар-умми, пройдет время, и ты поймешь, что так лучше для всех, — сказал Адапа. — Я даю тебе развод. Скоро ты вернешься в дом своего отца. Я уплачу любую сумму, какую бы он ни потребовал. Но прежде я сам съезжу к нему.
— Он убьет тебя! — крикнула Иштар-умми, крупные слезы текли по ее щекам.
Адапа улыбнулся.
— Поверишь, — произнес он, — я даже не знаю, что сказать тебе на это. Может случиться так, что этот исход для меня будет предпочтительнее других.
— Прошу тебя, не бросай меня. Неужели тебе меня совсем не жаль? — Голос ее сорвался. Она кусала полные розовые губы. Глаза покраснели и влажно мерцали. Черные слипшиеся ресницы, похожие на наконечники стрел…
— Жаль, — отвечал он. — Вообще, с самого начала все пошло не так. Прими все как есть. Я не смогу тебе помочь, никто не сможет.
— У тебя есть другая женщина? — еле выговорила Иштар-умми.
— Да, есть. Когда нас друг другу представили — помнишь? — уже тогда я любил ее.
Иштар-умми присела на стул, она была словно неживая, как глиняная фигурка. «Любит ли она меня? — думал Адапа. — Твердит, что любит. Бедная. Даже если и так, я не могу смотреть в ее сторону. Я
