погода стояла ясная, и хотя температура по-прежнему не поднималась выше сорока по Фаренгейту, в воздухе уже чувствовалось тепло. По узеньким улочкам Гринвич Виллидж шли без пальто люди, в основном немного моложе самого Пула. Они улыбались, и вид у всех был такой, будто их только сегодня выпустили из тюрьмы.
Представления Майкла о полицейском участке сформировались на основе кинофильмов, и он очень удивился, увидев простой скромный фасад здания, напоминавшего скорее школу. Только надпись над дверью и полицейские машины, стоящие рядом, убеждали в том, что Майкл попал именно туда, куда ему надлежало явиться.
Интерьер здания поразил его не меньше. Вместо высокой конторки и хмурого лысого ветерана, первое, что увидел Пул, был американский флаг, стоящий рядом с ящичком с наградами. Затем его внимание привлек молодой человек в форме, перегнувшийся через небольшое окошко в стене и вопросительно глядевший на вошедшего.
– Я пришел по просьбе лейтенанта Мэрфи, – пояснил Майкл. – Я должен присутствовать на опознании в одиннадцать часов.
Молодой человек исчез, и Майкл услышал зуммер, сообщавший, что нажали на кнопку автоматического отпирания двери. Он открыл дверь, располагавшуюся рядом с окошком. Молодой человек поднял глаза от какой-то папки.
– Остальные на втором этаже, – сказал офицер. – Я попрошу кого-нибудь вас проводить.
Из-за спины молодого человека на Пула смотрели еще несколько офицеров. Здесь царила деловая обстановка, рождавшая в Майкле чувство, что он наблюдает за компанией мужчин, занимающихся своим делом. Это напомнило ему атмосферу ординаторской в больнице Святого Варфоломея.
Другой полисмен, еще моложе первого, провел Майкла по Длинному коридору, увешанному досками для объявлений. Парень шумно дышал ртом. У него была толстая шея, ленивое полное лицо с кожей оливкового цвета. Он старался не встречаться с Майклом базами.
– Наверх, – небрежно бросил полицейский, когда они с Майклом дощли до лестницы. Он поднялся по лестнице вслед за Майклом и провел его еще по одному длинному школьному коридору. Скоро они остановились у двери, на которой была написана буква “Б”.
Пул толкнул дверь и тут же увидел Гарри Биверса, который при его появлении громко воскликнул:
– Кого я вижу!
Гарри стоял у стены, скрестив руки на груди, и разговаривал с низенькой круглолицей китаянкой. Пул поприветствовал Биверса и поздоровался с Мэгги, которую видел два или три раза в “Сайгоне”. От девушки исходили волны иронии, как бы отделяя ее от Гарри. Она неожиданно сильно пожала его руку и изобразила на лице вымученную улыбку. Девушка была необыкновенно красива, тем более что смазливое личико не скрывало того, что его хозяйка еще и умна.
– Очень мило с вашей стороны, что вы согласились проделать такой долгий путь из Уэстчестера, – сказала она без всякого акцента с абсолютно чистым произношением, напоминавшим даже английское, так как Мэгги очень тщательно проговаривала звуки.
– Пришлось ему присоединиться к нам – плебеям, живущим в этом грязном городе, – сказал Биверс.
Не обращая внимания на слова Гарри, Пул поблагодарил Мэгги и уселся рядом с Конором Линклейтером за один из столов, стоящих в комнате.
– Привет, – сказал Конор.
Комната тоже напоминала о сходстве всего здания со школой. Она походила на класс, только без учительского стола. В другой стороне, прямо напротив Майкла и Конора, была длинная зеленая доска. Биверс продолжал говорить что-то о правах на экранизацию.
– Ты в порядке, Мики? – спросил Конор. – Ты как в воду опущенный.
Пул снова мысленно увидел потрепанную детскую книжку, лежащую на сиденьи его машины.
Биверс взглянул на них сверху вниз.
– Используй мозги, которые дал тебе Господь Бог, парень, – сказал он Конору. – Конечно, человек в плохом настроении. Ему пришлось покинуть очаровательный городок, где нет даже тротуаров, потому что заборы выходят прямо на дорогу, и провести несколько часов на вонючем шоссе. У них ведь там фазаны и куропатки вместо голубей, эрдельтерьеры и живые олени вместо крыс. Разве ты на его месте не чувствовал бы себя как в воду опущенным? Отнесись к этому парню с пониманием.
– Эй, я из Саут-Норуолка, – сказал Конор. – У нас тоже нет голубей. Вместо них чайки.
– Помоечные птички, – сказал Биверс.
– Успокойся, Гарри,
– Мы пока еще можем нормально выпутаться из этого всего, – заговорил Биверс на другую тему. – Просто говорить надо не больше того, что от нас требуют.
– Так что же случилось? – шепотом спросил Майкла Конор.
– Сегодня утром умер пациент.
– Ребенок?
Майкл кивнул:
– Маленькая девочка. – Он почувствовал вдруг, что ему просто необходимо произнести вслух ее имя: – Стаси Тэлбот.
Сказав это, Майкл почувствовал, что смерть Стаси приобрела как бы совершенно иное значение. Горе его не уменьшилось, но стало как бы более конкретным, понятным. Он, Майкл Пул, был самим собой, и это были
Когда он последний раз виделся со Стаси, она была очень утомлена и у нее была температура. Свет резал девочке глаза и обычная отвага обреченного сегодня ей явно изменяла. Однако она проявила определенный интерес к историям, которые рассказывал ей Майкл, даже взяла его за руку и сказала, что ей очень нравится начало “Джейн Эйр”, особенно первая фраза.
Пул открыл книгу, чтобы прочитать ее: “В тот день не было возможности отправиться на прогулку”.
Стаси улыбалась ему.
Сегодня утром одна из медсестер попыталась было остановить Майкла, когда он направлялся в палату Стаси, но Пул едва заметил ее. Он никак не мог забыть разговора с доктором Сэмом Стайном, произошедшего незадолго до этого в коридоре первого этажа. Стайн, которому только чудом удалось избежать в свое время ответственности за хирургическую ошибку, с присущими ему наглостью и трусостью одновременно заявил. Майклу, что сожалеет, что его компаньоны добились не большего с “мальчиками” Майкла Пула – врачами, с которыми у Майкла была совместная практика. Стайн, видимо, считал, что Майклу должна быть вполне ясна подоплека этого заявления, но Майклу пришлось компенсировать отсутствие информации догадками. “Мальчики” самого Стайна строили новый центр здоровья в Уэстерхолме и рассчитывали, что он станет первым в округе. А для этого необходима была хорошая педиатрическая практика. Сам Майкл был одним из членов ведущей группы педиатров, и Стайн с присущей ему самоуверенностью и беспардонностью намекнул на то, что считает их группу ниже рангом и не очень хочет плестись у них в хвосте. Новое с иголочки сооружение, вроде того, которое строила группа Стайна, определенно должно было привлечь к себе половину населения Уэстерхолма, не говоря уже о том, что примерно четверть населения городка каждый год меняла врачей. Партнеры Майкла пытались обговорить эти проблемы со Стайном, пока Пул был в отъезде.
Размышляя об этом, Майкл быстро прошел мимо жестикулирующей медсестры, в мозгу его начал созревать блестящий план решения проблемы. Он открыл дверь палаты Стаси Тэлбот.
И попал в комнату, где лежал лысый мужчина средних лет с седыми усами и двойным подбородком. Мужчина спал, на груди его лежал раскрытый номер “Уолл-стрит Джорнэл”. Он не проснулся, не замигал испуганно в сторону Майкла, как это обычно делают актеры в фарсах, мужчина продолжал тихо спать, но у Майкла возникло вдруг ощущение, что меняется что-то внутри него самого, будто бы наступает полный штиль, который обычно предшествует торнадо. Майкл выглянул наружу и проверил номер комнаты. Конечно, это была именно та комната. Он вошел обратно и еще раз взглянул на дремлющего под наркотическими парами бизнесмена. На этот раз он даже узнал его. Мужчина был строителем-подрядчиком по фамилии Полманн, дети которого ходили в школу Джуди, а особняк с красной крышей, в котором он жил, с гаражом на
