21 ноября 1996 года. Алгарве, Португалия
— Вы с ума сошли, Алекс! Завтра встреча с Фицсиммонсом, а мы совершенно не готовы!
Гринфилд был взбешен. Акцент его стал еще заметнее. Алекс сидел напротив и с абсолютно невозмутимым видом разглядывал какие-то четки.
— Мистер Гринфилд, нам с вами надо бы определиться. Во-первых, этот тон оставьте для своего великого адвоката доктора Мартиньша. Во-вторых, если мы не будем уважать чувства друг друга, ничего у нас не получится.
— Какие чувства, Алекс?
— Религиозные, мистер Гринфилд. Я не знаю, кто ваш бог — Махатма Ганди или Лев Троцкий, но я — добрый католик. Приехав в Европу, я просто не мог не посетить Ватикан. А что касается завтрашней встречи — вот перечень вопросов, которые необходимо задать. Ведь ясно, что никаких финансовых проблем мы завтра не решим. Главное — определить позицию Фицсиммонса.
— Для меня она и так ясна — никаких денег, и весь сказ.
— Зря вы все так упрощаете. И вот что еще: беседу поведете вы. Я вмешаюсь только в том случае, если вас понесет не туда. Хорошо?
— Хорошо. — Спокойствие и самоуверенность бразильца просто пугали. — Алекс, вам не кажется, что в нашей связке вы из ведомого превращаетесь в ведущего? А плачу-то вам я…
Совершенно обезоруживающая улыбка.
— Смотрите на вещи философски. Я еще не решил, брать ли с вас деньги. Контракта-то мы никакого не подписывали. Всего хорошего, мистер Гринфилд. Если понадоблюсь — я в отеле.
Гринфилд подождал, когда закроется дверь. Досчитав до десяти, схватил трубку.
— Ну что?
— Ничего, босс. Билет в Рим на 18.11.96, билет из Рима сегодняшним утренним рейсом. Счет из отеля за четыре дня. Куча ватиканских сувениров.
— Ладно, сваливайте. Он выехал.
21 ноября 1996 года. Москва
Мысли цеплялись одна за другую, образуя какие-то сюрреалистические построения и тут же рассыпаясь, как банальный карточный домик. Дед закрыл балкон — холодно уже. Сел за стол., взял бумагу, карандаш. Итак, что мы имеем?
1. Видеокассета с записью хирургической операции, превратившей Божко в Гринфилда. Съемка сделана при прекрасном освещении, с удобного места — хорошо видно и Божко, и хирурга.
2. Фотографии встречи Божко с дочерью в какой-то роще, на мостике через ручей. Качество похуже, но вполне сносное.
3. Фотографии Гринфилда на балконе. Сделаны, очевидно, сразу после снятия швов и повязок.
4. Текст, набранный на компьютере, с датами, фамилиями главных действующих лиц и предполагаемыми направлениями развития событий.
— Генерал, — раздался из кухни голос Сармата. — Я тут кое-какую закуску соорудил. Вы будете продукт? Чистый, как слеза ребенка.
Дед вспомнил круглые глаза кардиолога и проворчал:
— Буду. Пятьдесят граммов еще никому не вредили.
Сармат приволок и уставил весь стол вазочками и тарелочками с грибами, ветчиной, сыром и хлебом. В центр торжественно водрузил запотевшую фляжку «Абсолюта». Они выпили, молча закусили.
Сармат не спеша дожевал бутерброд, вытер салфеткой губы и, откинувшись на спинку стула, посмотрел на Деда:
— Итак, генерал…
— Ты сам все видел и читал. — Дед встал из-за стола, прошел из угла в угол, хмыкнул, как незабвенный красноармеец Сухов, опять сел.
— Хочу знать твое мнение.
— Нет у меня никакого мнения. — Сармат, тщательно избегая генеральского взгляда, снова наполнил рюмки. — Ну не знаю я, кто это вдруг решил заниматься благотворительностью в нашу пользу. Одно ясно — это человек из ближайшего окружения Божко. Остальное — темный лес…
— Не ври, — прервал подчиненного Дед. — И не торопись: успеем еще выпить. У тебя не может не быть своего мнения, и не прикидывайся дураком, не поверю. Выкладывай.
— Попробую. — Сармат достал из кармана сигареты, повертел пачку в руках, вопросительно глядя на Деда.
— Кури, — поморщился тот, но пепельницу к Сармату подвинул.
— Там, в тексте… — Сармат кивнул на бумаги, стопкой сложенные на углу стола. — Там указаны все, кого мы знаем. Кроме одного человека бразильского адвоката Алекса Герры. Это он. Вернее, так… — Сармат выпустил дым в сторону открытой форточки. — Из всех, кого можно считать приближенными Божко, сделать эти фотографии мог только Алекс Герра.
— И написать пояснительный текст по-русски, — тихо обронил Дед. — Сармат, ты что, правда дурак? Или ловко прикидываешься? Какой, к чертовой матери, Герра? Никакого Герры в природе не существует! На, читай! — Он выдернул из папки и бросил на стол два листа. — Это списки пассажиров, прилетевших восемнадцатого из Рима и улетевших двадцатого утром из Москвы в Афины.
Красным фломастером в обоих списках было подчеркнуто одно имя — Алешандре Жорже Герра.
— Что он здесь делал? — в изумлении прошептал Сармат.
— Привез и передал мне эту макулатуру, чтобы мы с тобой, два дурня, не шарили в потемках! — прорычал Дед. — Ты стал ленив, Сармат. Тебе лень ухватить даже то, что лежит на поверхности! Ну-ка, переведи мне его имя на русский язык!
Сармат закрыл лицо ладонями и глухо проговорил:
— Александр Георгиевич Воинов… — Он поднял на Деда глаза. — О Господи… Генерал… Дед… Ведь это же Хантер!
— Вот теперь мы выпьем! — прохрипел Дед, шарахнув кулаком по столу так, что зазвенели рюмки.
22 ноября 1996 года. Алгарве, Португалия
Кирк Фицсиммонс прослушивал запись переговоров с Гринфилдом, анализируя каждую фразу в поисках собственных ошибок, и с удовлетворением отмечал, что их просто нет. Его стратегия — единственно верная.
Незнаком, не встречались. Да, что-то слышал о вас от господина Божко. Рад знакомству — сухо, дань этикету. И Кирилл, черт возьми, Гринфилд, — совершенно не нервничал. Наверняка придумал какую-то пакость.
«…— Ни вы, мистер Гринфилд, ни вы, доктор Герра, не знали, вероятно, что с Кириллом Божко мы были настоящими друзьями. К сожалению, он предал нашу дружбу, использовав мой кредит в преступных целях. Я не могу допустить, чтобы даже тень этого скандала пала на руководимую мной группу, и именно поэтому я настаиваю на немедленном возврате денег и разрыве всяких взаимоотношений.
— Но ведь все наши активы находятся в банках, контролируемых вашей группой! Вы можете просто вычесть сумму кредита и вернуть нам остальные деньги!
— Вы правы, мистер Гринфилд. Я рад вашей осведомленности. Счета вашей компании по моему распоряжению заморожены. Там действительно есть сумма, сопоставимая с суммой долга. И вот мое
