привычка.
— Вон оно как…. — раздумчиво протянула Грицацуиха. — Ну конечно, тебе-то я проведу ритуал. Вечерком, часиков в шесть будь у меня. Только неуколотая. И кольцо какое-нибудь принеси.
— Я не колюсь, — обиделась я.
— Ах, ну да, ну да, — несколько рассеянно сказала Грицацуиха. — Ладно, Марья, пойду готовиться.
— Погоди! — остановила я ее. — Скажи-ка мне, через сколько зависимость пропадет?
— Ну я сделаю, а потом тебе придется неделю перекумаривать самой. Выдержишь, переломаешься — через недельку будешь свободна. Нет — второй раз ритуал не делается, сразу предупреждаю.
— Я за неделю помру, — твердо сказала я, вспомнив, какие жесточайшие боли обрушивались на меня, если я долго не пила отварчика.
— Значит перекумаривай на водке, — ответила она.
— Это как?
— Просто. Запасись сразу ящиком водки и не давай себе протрезветь, напивайся по-черному.
— Отличная метода, — кивнула я. — А через неделю я становлюсь алкоголичкой. Чем не альтернатива?
— За неделю не станешь, — заверила она меня. — Все, Марья, мне некогда, жду в шесть. Пока!
— Бай-бай! — кисло сказала я.
Потом дожевала бутербродик, достала из холодильника копченую курочку и принялась размышлять, что делать с деньгами за мать. Решение пришло после двух окорочков и половины крылышка. Я снова схватила телефон, натыкала номер и нарвалась на тетку Цилю.
— Здравствуйте, это Марья, можно дядю Моню? — скороговоркой выпалила я. Тетя Циля болтушка страшная, если ей не дать понять что дело срочное — заговорит до смерти.
— Моня! К телефону! — зычно крикнула она вглубь дома и снова обратилась ко мне: — Здравствуй, Машенька, что-то не заходишь таки к нам!
— Да некогда, дел по горло!
— А вот и Моня. Передаю трубку.
— Здравствуй, Марьюшка, — услышала я голос дяди Мони.
— Дядь Монь, мне с вами надо встретиться, оч срочно, вы временем располагаете?
— Ну я даже и не знаю, — задумался он. — Заказ вот срочный надо сработать…
— Я бы не стала вас просить, да матери касается, — жалобно сказала я.
— Да? — споткнулся старый обожатель на полуслове. — Так приезжай тогда ко мне.
— Мне наедине надо, — понизив голос, как будто тетка Циля могла услышать, сказала я.
— Тогда давай так — скажи, через сколько ты подъедешь, я тебя у ворот встречу.
— Отлично! — обрадовалась я. — Вот в машине и поговорим! Буду через пятнадцать минут!
Я быстренько оделась, схватила сотовый и выскочила из квартиры.
По пути вниз я заскочила на этаж к Сереге и позвонила в дверь.
Открыла мне баба Грапа.
— Сереги нет? — быстро спросила я.
— Нет, обормота, — кивнула она. — А ты давай, заходи, я тут шанежек сочинила.
— Некогда! — бросила я на бегу, устремляясь вниз по лестнице.
У дяди Мони я была через семнадцать минут — все никак не могла вывернуть с одного перекрестка.
Когда я подъехала к его дому, он уже притоптывал у ворот. Низенький, кругленький, с блестящей лысинкой в круге седых волос он напоминал подпрыгивающий мячик. Я улыбнулась, остановилась около него и открыла ему дверь. Он не заставил себя упрашивать, сел и спросил:
— Ну, шо таки тебе надо от старого бедного еврея?
Я вздохнула и объяснила ему про мать, Зыряна и полмиллиона. Честно сказала, что повадилась тут каждый день снимать огромные суммы в банке при всем честном народе. Если я там полмиллиона сниму — завтра же ко мне придет налоговая или еще чего похлестче.
Признаться, я надеялась, что после такого расклада дядя Моня скажет — мол, давай я получу эти деньги! Получу и выкупим мать!
Однако он помолчал, нахмурившись, после чего сказал:
— Я, Марья, твои сомнения понимаю, в наше время не стоит показывать что деньжата водятся. Так что послушай старого мудрого еврея — позвони этому Зыряну и спроси у него, на какой счет ему перевести те полмиллиона. И пусть он их сам получает, а ты вроде как и не причем!
— Ну, дядя Моня, ты и голова! — с безмерным уважением посмотрела я на него.
— Поживи с мое! — добродушно проворчал старый ювелир.
Он попрощался, велел позвонить, как решу все по матери и тяжело выбрался из машины.
— Да, чуть не забыл! — сунул он голову обратно в салон. — Колечко-то мое пригодилось?
— Пригодилось… — печально сказала я. Не станешь же ему все объяснять…
— Странные дела с тем колечком приключились, все думал тебе позвонить, рассказать, да из головы вылетало, — обстоятельно объяснил он. — Сейчас вот увидел его у тебя на руке, да и вспомнил!
— Что за странные дела? — нахмурилась я.
— Так вот никому такая дрянь не нужна была сроду, а тут сначала ты прибежала среди ночи, потребовала его сработать, потом парень с нашей улицы прибежал — и тоже срочный заказ на такое же кольцо.
— Парень — это такой в очочках, лохматенький? — медленно спросила я.
— Да, Сашей его звать, воон в том доме живет, — показал мне рукой дядя Моня. Где живет Вишневский я и так знаю.
И все же я достала кольцо, снятое с Оксаны и протянула его ювелиру:
— Ваше?
Он повертел его в руках и уверенно кивнул:
— Конечно мой. И не то, которое я тебе делал, а то, которое соседу.
— А внешне они совершенно одинаковые, — безразлично сказала я.
— Ну ты сказала — одинаковые! — хмыкнул он. — Это тебе так кажется, а для меня они разные, как день и ночь!
Тут за ворота вышла тетка Циля, в тапочках и легком халатике.
— Моня! — завопила она. — Бегом в дом, клиенты звонят!
— Бегу-бегу, золотая моя! — засуетился он и снова повернулся ко мне: — Позвонишь, в общем, хорошо?
— Конечно! — еще раз пообещала я.
Он и тетка Циля давно ушли в дом, а я все сидела в своей бээмвушке, чувствуя как злые слезы обжигают щеки.
Почему-то мне было до ужаса обидно, что он мне подсунул подделку. Я ведь расчувствовалась, и решила что я впрямь ему безмерно дорога. Первым встречным не дарят такое — только действительно дорогим людям.
«Ты чего ревешь? — удивился внутренний голос. — Если б он не подменил перстень, Оксана бы завершила ритуал и ты бы была мертва».
Так оно…
Вишневский по сути меня спас своим подлогом.
Только отчего ж мне так обидно-то???
«Тогда дело сделай, потом реветь будешь, — посоветовал голос. — Мать-то надо выручать».
Иногда он и впрямь дает умные советы.
Я достала платочек, промокнула глаза и набрала номер Зыряна.
— Алло! — как всегда рявкнул он.
— Это Марья, — вздохнула я. — Мать-то когда отпустишь?
— Я тебе сказал — когда пол-лимона за нее отдашь! И лучше поторопись, а то у меня уже руки тянутся удавить эту бензопилу!
— Э, послушай, ты о моей матери говоришь! — оскорбилась я.
— Да мне похрен, Марья, говорят тебе — поторопись, никаких нервов на твою мать не хватает.