видеть судей, настроенных на виселицу, еще на Земле, и потом еще на дюжине заданий. Это почти ощущается как запах, едкое и зловонное желание приказать казнить – как вонь самой смерти. И в суде ощущался этот запах – и еще что-то. Какая-то хитрая затаенность, самодовольное предвкушение, будто все это – какой-то огромный анекдот с последней репликой, о которой ей оставалось только гадать.
Когда лейтенант безопасности ее произнес – полуоформленную, неадекватную последнюю реплику, которую, как она думала, он состряпал именно на этот случай, – она глянула на Мартина.
Она говорила дальше, думая, как они отреагируют на обвинение в том, что этот балаган подстроен. Либо отступят, либо…
– Именно такие свидетельства у меня есть. – Политрук, этот, в середине, с лисьей мордой, состроил жуткую гримасу. – И вы должны знать, кому он передавал информацию. – Он показал прямо на нее.
«Вот оно», – подумала Рашель и снова неслышно сказала: «Багаж. Запрос состояния готовности».
«Подойдет, – решила Рашель. – Водно-солевая ракета почти так же эффективна, как старая добрая термоядерная ракета. В родной системе она вполне подходила для путешествий Земля-Марс от поверхности до поверхности. Здесь, правда, ее придется чуть перегрузить – невозможно будет вернуться на орбиту без дозаправки. Но это ничего, если только…»
– …я заключаю, что вы смело отбросили свой дипломатический иммунитет в попытке спасти своего шпиона от петли палача.
Она сглотнула слюну, глянула на Мартина и моргнула дважды – сигнал «задержи дыхание».
Когда они сожгут вот этот конкретный мост и прыгнут за борт, остается только молиться и надеяться, что командование на мостике не осмелится засветить радар – рискуя предупредить Фестиваль, – чтобы найти ее и уничтожить. Спасательная шлюпка – это мыльный пузырь по сравнению с капитальными кораблями ВКФ Новой Республики.
Рашель снова поглядела на судей и сделала глубокий вдох, собравшись.
– Так вы устроили весь этот мартышечий суд в попытке обойти мой иммунитет? Я польщена. Никогда не думала, что вы настолько глупы…
Она пригнулась – последнее слово она выкрикнула, оповещая жучков через микрофон у горла. Одновременный многократный грохот ей сообщил, что объемные заряды сработали. Она нахлобучила прозрачный капюшон-респиратор, закрыла его, а потом включила сотовый индикатор «свой-чужой».
Шершни рванули сквозь дыры в потолке. Пауки, крабы, скорпионы из углеродных полимеров – все, на самом деле, изготовленные из сточных вод – распыляли липкую обездвиживающую пену повсюду, и там, где кто-нибудь барахтался, выделяли анестезирующий пар хлороформа. Какой-то матрос бросился к Рашели, и тот сработали ее боевые имплантаты: он рухнул, как мешок с картошкой, получив по голове удар нечеловеческой силы раньше, чем она заметила его существование. Мир сузился до пространства между ней и Мартином, который стоял за столом, вытаращив глаза, протягивая к ней полуопущенные руки, а какой-то матрос уже потащил его к дверям.
Рашель перешла на боевую скорость, отрезав от управления телом свою слишком человеческую нервную систему.
Время замедлилось, свет померк, цепи гравитации ослабели, зато воздух стал густым и вязким. Люди- куклы двигались как в замедленной съемке, а Рашель перепрыгнула через стол и бросилась к Мартину. Его стражник стал поворачиваться к ней, поднимая руку, Рашель схватилась за нее и вывернула, почувствовав, как кость вышла из сустава. Другого охранника она резко ткнула левым кулаком, треснули хрупким картоном ребра, и парочка костей в кисти Рашели хрустнули от удара. Трудно было об этом помнить – вообще трудно было думать, – но самым главным ее врагом было собственное тело, куда более хрупкое, чем казалось ее рефлексам.
Одной рукой она обхватила Мартина – осторожно, будто он был стеклянным, но «у-уф» выходящего из его легких воздуха сказало ей, что она Спрингфилда душит. Дверь не была заперта, и Рашель распахнула ее ногой, вытащив Мартина раньше, чем та успела закрыться. Отпустив его, она повернулась, захлопнула дверь, потом полезла в жилетный карман за чем-то вроде шпаклевки.
– Омаха! – крикнула она в микрофон.
По поверхности вещества забегали стробированные желтые и красные огни – своим механическим зрением Рашель их видела, – она влепила шпаклевку в дверь и плюнула сверху. Вещество посинело и начало быстро расползаться – волна липкой жидкости побежала по щели между дверью и стеной, становясь тверже алмаза.
Между залепленной дверью и стеной перебило кабель интеркома, и это вместе с липкой пеной и хлороформом давало выигрыш в минуту или две, пока оставшиеся в кают-компании поднимут тревогу.
Мартин пытался согнуться пополам и вдохнуть. Она подхватила его и побежала по коридору – будто бредешь по горло в воде, и Рашель быстро поняла, что проще отталкиваться одной ногой, потом другой и лететь, – как при малой гравитации.
Край поля зрения у Рашели стало заволакивать красным, и это значило, что она близка к перегоранию. Периферическая нервная система работала на форсаже, но при такой скорости она питалась анаэробным дыханием, и эти резервы истощались тревожно быстро. На следующем перекрестке остановилась кабина лифта: Рашель рванулась туда, втащив за собой Мартина, и нажала уровень приемного этажа офицерской зоны. Потом переключилась на нормальную скорость.
