тебе, что давал читать ее Северу. Этот сноб сказал, что ТББ не хватает очень малого, чтобы она встала на его полку самых любимых книг. Но это вот малое мы дать всё равно не сможем, потому что у нас другие взгляды, чем у него. Так что друзьям нравится. А я, вероятно, просто от нее утомился.
В общем, пиши незамедлительно.
Жду с нетерпением середины ноября. Поработаем. Я тоже сижу над СВД, пишу обстоятельства, которые верно в повесть и не войдут, но стараюсь всё себе хорошо представить.
Привет всем, целую и жму, твой Арк.
Чудовище лежало на боку и вдоль его брюха тянулись три ряда мягких выростов величиной с кулак. Из выростов сочилась блестящая густая жидкость. Мбога вдруг шумно потянул носом воздух, взял на кончик пальца каплю жидкости и попробовал на язык.
— Фи! — произнес Фокин.
На всех лицах появилось одно и то же выражение.
— Мед, — произнес Мбога.
— Да ну! — удивился Комов.
Он поколебался и тоже протянул палец. Таня и Фокин с отвращением следили за его движениями.
— Настоящий мед! — воскликнул он. — Липовый мед.
Мчорта проснулся от чьего-то сопения. Рядом лежало тело. Мчорта толкнул его в бок.
— Эй, кто там?
Тело молчало. Серая шелковистая ткань на его спине мерно колыхалась. Мчорта просунул руку вперед и наткнулся на три ряда кнопок, точь-в-точь застежек на скафандре.
— Свой брат, космонавт. — Мчорта успокоился. — Вот так встреча! Откуда, друг? Эпсилон Эридана? Тау Кита? Ферштеен?
Тело молчало. Мчорта перевернул его и отшатнулся. Перед ним лежало чудовище, вдоль брюха которого тянулись три ряда сверкающих выростов величиной с пивную пробку. Из выростов шлепались на землю чужой планеты капли жидкости цвета крепкого чая. Мчорта повел носом, затем подставил ладонь, набрал полную пригоршню жидкости и выпил.
— Тьфу, — сказал подошедший Архиреев.
— Коньяк! — шумно выдохнул Мчорта.
— Побожись, — удивился Архиреев и тут же подставил кружку. — Точно, — сказал он, отхлебнув, потом без колебаний проглотил остальное. — Точно! Настоящий коньяк! Армянский! Минимум пять звездочек!
Дорогая мамочка!
Какое печальное твое письмо, я прямо расстроился. Ты не принимай всего этого так близко к сердцу. Конечно, ребятам трудно жить вот так — таскаться дважды в сутки в чертову даль, да что поделаешь! Борик писал мне, что к середине ноября дадут ему номер в гостинице, тогда и им легче будет, и я тогда сразу приеду — мы уже там условились. А поработаем-то теперь как хорошо, раз он на полставки устроен! Ты только вот не болей и не огорчайся.
Я, получив твое письмо, сразу отправился к тете Мане. Она чувствует себя хорошо, ты не беспокойся, очень похожа на тебя, тоже всё торох-торох. Мы славно посидели, попили кофейку, пришел Валентин, в общем, я у нее пробыл часа три. Конечно, с негодованием отвергал ее предположения, что это ты меня попросила сходить. Свинтус я все-таки порядочный. Когда уходил, попросил ее тебе незамедлительно написать.
Что до моей разбросанности, так ведь как же иначе? Нельзя же работать исключительно по своей линии. Все настоящие писатели и переводами занимались, и за других хлопотали, и в разных областях себя пробовали, и участвовали в общественной жизни. Вот и я тоже… участвую. Да ты не думай, это ведь все на пользу. А что я жалуюсь, что времени нет, так я этим втайне доволен, признаться. Полная жизнь и интересная. Вот так вот.
Все тебя любят и низко кланяются.
Целую крепко, любимая мамочка,
скоро увидимся,
твой Арк.
Дорогой Борик!
1. О судьбе «Новой сигнальной». Сборник, как тебе известно, делает Киевская типография. Все они отпечатали и стали уже переплетать, но тут выяснилось, что обложки они заготовили по старому образцу — с громадным заголовком «Альманах „Мечта и Наука“, выпуск 1». Едва успели их остановить. Сейчас Малинина и Дубровский уехали в Киев, вернутся числу к 4-му, привезут сигнал сборника и верстку второго сборника — «Черный столб».
2. Что до «НФ», то вокруг него идет какая-то неопрятная возня страхов, взаимного недоброжелательства и открытой глупости. Статья Травинского редактируется Соколовым — Малинина гордо отказалась, — и Соколов, возможно, числа 11 приедет в Ленинград говорить и работать с Володькой. Кроме того, Малинина ненавидит Громову и всемерно тормозит ее статьи о Леме и о советской утопии. Гнусность. Заказали статью о Леме, упрашивали, торопили, Ариадна бросила дела, отказалась от поездки в Чехию — написала, и вот пожалуйста. Затем опять заказали статью об утопии — опять торопили и упрашивали и опять тормозят. Как только вернутся они из Киева, буду говорить на басах. Хочу пригрозить, что уйду из редколлегии.
3. Получил от Володьки «Черные судьбы»[61] и сценарий. «Черные судьбы» проглотил в два часа. Отлично написано. В лучших традициях прекрасных книг моей юности, пардон: помнишь — «Навстречу любви» о Лаперузе Чуковского,[62] «История одного неудачника» Шпанова о Папене[63] — единственная шпановская вещь, которую можно назвать литературой без натяжек. В общем, поздравь Володьку и поблагодари. Никогда не думал, что о рабстве можно так сильно написать. Сценарий вовремя не подоспел. Придется посылать его в Киев почтой.
4. О затее Кана сообщу Дубровскому по приезде из Киева оного.
5. Пародия может считаться доброжелательной, если ей предшествует серьезная оценка вещи. А это — так, бесцветное хихиканье.
6. Я не согласен с Ильей и Сашкой[64] насчет лишнести прологоэпилога. Во-первых, они, вероятно, читали пролог в качестве «Дорожного знака», и это могло повлиять. Во-вторых, это обрамление Я не могу рассматривать иначе, чем необходимое звено, связывающее Румату «небесного» с Руматой «земным». Без него повесть теряет в привязанности к Земле. Или что-то в этом роде. А что касается нашего с тобой отношения к ТББ, то я спрашивал тебя вовсе не для того, чтобы еще раз переделывать. Просто у меня больше не осталось о ней никаких впечатлений, и я хотел узнать твои.
7. О судьбе ТББ в «Москве» ничего пока не известно. А в «Мол. Гв.» — Бела еще в отпуске, приедет к праздникам, но Сергей Жемайтис прочел и говорит, что всё в порядке. Что до нашей судьбы в ССП — не знаю. Даже о судьбе ССП не знаю. Сейчас идет колоссальная реорганизация издательств, вероятно, все этим заняты.
8. Север написал еще одну неплохую вещь — «Шесть гениев». О том, как парижская шансонетка
