плитку шоколада с яркими золотыми буквами «Мокко» и протянул ее Мурашеву.
— Порядок, — сказал начальник, аккуратно засовывая шоколад в карман. — Двенадцать машин будет.
— Ой-ой-ой! — вдруг завопил Кравчук. — Куда же ты меня завез, Кольцов? Я же говорил тебе — остановись у метро. Нет-нет, придется с тобой основательно изучить Москву.
Кравчук спрыгнул наземь, крикнул: «Привет Василию Петровичу. Пламенный!» — и растворился в уличном сумраке. Мурашев отодвинулся от Никиты.
— Наш главный заказчик, — строго сказал он. — Стройтрест номер два. В отдельные дни дает заявки на шестьдесят машин.
Вдали показались ярко освещенные ворота автобазы.
— Приехали, — сказал Мурашев. — Как, Кольцов, нравится работать в автобазе?
— Нравилось до получки, — угрюмо ответил Никита.
Мурашев внимательно посмотрел на Никиту.
— Что же, порядки наши не по нраву?
— Порядки-то хорошие, только беспорядков много.
— Конкретнее. Сколько ты получил?
Никита был уже не рад, что начал этот разговор.
— Сколько ни заработал — все мои. А главное, подзаработать не дают.
— Но, но, — Мурашев нахмурился, — на моей автобазе шоферов не обижают. Кто это тебе не дает?
— Хоть вы, — с вызовом сказал Никита. — Мне три рейса сделать, а я вас везу. Опять в норму не уложился.
Мурашев улыбнулся.
Самосвал въехал во двор, сделал дугу у серого двухэтажного здания и остановился, вздрагивая всем корпусом, у Доски почета.
— Спасибо, что подвез, — говорил Мурашев, грузно вылезая из кабины. — А что меня возил, запиши в путевку пять рейсов. Я скажу дежурному. За мной не пропадет. Ты это учти.
Никита почувствовал неловкость. Получилось так, будто он выпросил подачку у начальника. Теперь тот подумает, что он, Никита, только ради денег работает. Некрасиво вышло, некрасиво. Хоть на глаза не показывайся.
3
Комната, в которой жил Никита, выходила окнами на корпус механической мастерской. Там все время глухо шумели станки, вспыхивали синие свечи сварочных огней, освещая комнату призрачно-голубым светом. Вдоль стены стояли четыре железные кровати, между кроватями — тумбочки. У другой стены был большой стол и шкаф с зеркалом. Тяжело вздыхая, Никита посидел некоторое время на кровати — он все еще переживал неудачный разговор с начальником, — потом встал, сходил в булочную за хлебом, поставил на плитку тяжелый медный чайник.
Один за другим возвращались водители. Первым пришел Михаил Буровой, высокий, сутулый мужчина лет тридцати пяти, с длинными руками. Буровой откинул матрац, вытащил из-под него две пары брюк. Потом он стал поочередно примерять брюки, танцуя возле кровати на длинных волосатых ногах.
Возбужденный, в шапке набок, в комнату ворвался Василий Силаев.
— Веселись, шоферня! — крикнул он с порога и поставил на стол бутылку вина.
Следом вошел Николай Ирошников, тихий юноша с задумчивыми глазами. Он снял телогрейку, прошел через комнату и лег на свою койку у окна. Никита взял бутылку и повертел ее в руках, читая этикетку.
— Шапку сними, — строго сказал он Василию, ставя бутылку обратно. — В дом вошел.
Василий сорвал шапку с головы и с силой бросил ее под ноги.
— Эх, ребята, — кричал он, приплясывая вокруг шапки, — какую девушку я сегодня видел! Не девушка — мечта. У-у-у, какая девушка.
— Познакомился? — спросил Буровой, затягивая ремень на брюках.
— Ушла. Мелькнула и угасла. Растворилась в огнях большого города. — Василий опустился на табурет. — Я за ней на самосвале следовал, в кабину звал. Наскочил на красный свет, и она убежала. Но я дом заметил — найду.
— Значит, Зойка теперь побоку? — спросил Буровой, просовывая голову в голубую шелковую рубаху.
Василий с грозным видом подскочил к нему.
— Ты брось! — закричал он, размахивая руками. — Ты меня Савельевой не попрекай. Понял? Зоя — девочка в порядке. Наши с ней отношения для тебя недоступны. Ты брось...
— Да мне что, — примирительно сказал Буровой, — хоть десять Зоек бросай, мне не жалко. Я просто так спросил.
— То-то, — Василий с довольным видом отошел к столу. — Я ее завтра обнаружу. Как поедем возить снег, так я беру маршрут к ее дому.
— Не поедем завтра на снег, — заметил Никита. — Завтра на вторую стройку поедем.
— Ты откуда знаешь? — живо спросил Силаев.
Никита рассказал о разговоре между Мурашевым и Кравчуком.
— Опять простаивать будем на погрузке, — заметил Ирошников, лежавший на кровати.
— Паршивая стройка, — равнодушно подтвердил Буровой, завязывая перед зеркалом галстук. — Жуликов много.
— Ты их считал, что ли? — грубо спросил Василий.
Буровой ничего не ответил, разглядывая себя в зеркало.
— Попрошусь на снег, — сказал Василий, внезапно успокаиваясь. — Я ее найду. Выпьем по данному поводу. — Василий схватил бутылку и принялся ковырять пробку.
Буровой раскрыл шкаф, достал оттуда новое драповое пальто.
— Пока, ребята, — сказал он. — Желаю повеселиться.
— Куда ты? А выпить? — спросил Никита.
— Без меня. Опаздываю.
Силаев смотрел на Бурового, и глаза его быстро темнели. Вдруг он остыл и повернулся к Никите:
— Разве не видишь, как наш моралист вырядился. Тут он морали агитирует, а там будет ей разводить...
— Дурак ты, Василий Петрович. — Буровой стоял посреди комнаты, чистый, приглаженный, и глупо улыбался. — Мы сегодня с Машей в загс идем.
— Куда же ты, Мишка! Черт! — Силаев кинулся за Буровым, но тот уже скрылся в коридоре, а в дверях стояла Зоя. Над Зоей показалась голова Бурового.
— Мы сегодня только заявление подаем. Решающий-то ход через две недели, тогда и спрыснем. Пока, Зоя. Желаю повеселиться.
— Заходи, Зоенька, заходи, — говорил Василий, отступая от двери.
Не обращая на него внимания, Зоя вошла в комнату и остановилась против Никиты. Никита привык видеть ее в полушубке, в валенках. А теперь она стояла перед ним в красивом платье, в туфлях на высоких каблуках, и Никита удивился, какая она тонкая и хрупкая, вот-вот переломится. Лицо ее было усталое, строгое. Василий, пританцовывая, крутился около, но она его словно не замечала.
— Да ты садись, — сказал Никита.
Зоя послушно села.
— Кольцов, куда ты ездил с Мурашевым? — глухо спросила она.
— Никуда мы не ездили, — растерянно отвечал Никита. — Как сели, так прямо в автобазу и
