и снарядов!..
– Торговым людям какое дело стены разведывать! – возразил Федор. – А нам барыш будет. Мы от них торгу научимся, за море поплывем. Бог даст – воротимся, и воевода с заморским подарком будет…
Воевода больше не спорил…
И вот от чужеземных купцов дошел до Федора чудный слух, будто бы московские послы в Стокгольме «упословали» великое дело: возврат к русским землям плененных шведами городов – Ивань-города, Копорья, Орешка и их уездов.
Возврат этой украины давал Московскому государству выход в ближнее Немецкое море[146]. Федор давно уже мечтал о таком выходе: по всему приморью рассчитывал он раскинуть свои лавки и захватить в свои руки торг с иноземцами.
Ему мерещился иногда и во сне соленый простор широкого моря, полные товарами клети на берегах, пристани для иноземцев и даже – небывалое в русском торге – свои, Федора Емельянова, мореходные корабли, осененные стягами православной Российской державы, со вздутыми, как лебединые груди, белыми парусами, тяжело груженными трюмами и свежим запахом просмоленных канатов… Федору представлялось, как стал он владыкой морского торга и как заглох и оскудел далекий Архангельск, сдавшись перед ближними морскими портами…
Услышав про небывалый успех посольства, Федор бросил все свои сделки с немцами. Озабоченный и возбужденный, он принялся за дело. Чтобы откупить лучшие лавочные места в возвращенных шведами городах и захватить торг с заморскими странами, прежде чем схватятся другие торговые люди, нужны были сразу немалые деньги.
И Федор послал в тот же день тайных гонцов по своим владениям: он отменил скупку рыбы в Астрахани, отложил покупку мехов у башкир под Угрой, придержал деньги, назначенные для скупки меда и воска у помещиков, и отказался от половины юфти в Казани.
Спрошенный Федором воевода еще ничего не слыхал о возврате посольства, но обещал дать уведом тотчас, как только прослышит сам…
Еще недели две о послах не было слуха. Но вот в ранний утренний час от воеводы пришел молодой подьячий.
– Окольничий Никифор Сергеич велел сказать, что едут послы из Стекольны[147], – сообщил он.
– Когда же будут к нам?
– Воевода уже пир затевает. С посадских сбирает деньги, – сказал приказный.
Федор отправился без промедления к воеводе.
– Едут, Никифор Сергеич? – спросил он.
И получив подтверждение вести, Федор выложил из кошеля столько червонцев, что все городские сборы вдруг стали песчинкой в море.
– Моя доля, – сказал Федор.
– Знатная доля! – воскликнул Собакин и хлопнул Федора по плечу. – С таким горожанином город не пропадет.
– На том стою, Никифор Сергеич! – ответил Емельянов. – Вся моя забота о том, чтобы город вознесся ко славе. Город родной человеку – родная мать.
– Чем же ты город вознесть хочешь? – спросил воевода, уже привычный к тому, что вслед за любым подарком от Емельянова следует просьба.
– Чем вознесть? – переспросил Емельянов. – Ни умом, ни богу угодной жизнью, ни подвигом ратным. К тому отцы духовные да мирской отец – воевода, а мы простые торговые мужики, – смиренно сказал он, – торгом и дышим…
– Чего ж ты хочешь? – прямо спросил Собакин.
– Да ты, Никифор Сергеич, отец, боярского роду, тебе мужицкие наши дела отколь ведать! – повторил Емельянов привычную лесть. Он прекрасно знал, что Собакины вовсе недавно вылезли из новгородских купцов. – Надобны мне великие послы, Никифор Сергеич, – выговорил наконец Федор. – Для большого торгового дела надобны. Отдай ты мне их. Хорошую цену дам!
– Что ты, что ты, Федор Иваныч, голубчик, – забормотал Собакин, – чего брешешь! Не жеребцы – великие послы государевы!
– Про то я ведаю, – успокоил Федор. – Завтра я тебе тесу, мелу да красок заморских пришлю, а ты Княжой двор учни поправлять – полы перестилать, да белить, да красить… И сукон цветных и голландских, тисненых обоев кожаных для лучших палат пришлю… И в твой дом также…
– Да кто же на рождество глядя такие дела творит? – удивился воевода.
– Ты скажи послам, что хотел к их приезду поспеть обновить покои, да не поспел, а как у тебя полы вынуты, а где изразцы из печей, а где обои посорваны, то не мочно тебе самому послов принять, а на монастырском-де подворье клопы да блохи, а есть, мол, в городе лучший дом большого торгового гостя Федора, и хозяин, мол, рад будет чести великих гостей принимать…
И, прикинув добрую цену – голландские обои, сукна, тертые краски и прочее добро, да и то, что сбережет деньги от расхода на посольское угощенье, воевода Собакин, по совету свей матери, «уступил» царских послов Емельянову.
2
Воевода ловко представился, что не сумел закончить работ по обновлению Княжого двора и своего дома. Он хорошо изобразил растерянность и смущение перед послами, прося их простить его и устроиться в доме у Емельянова.
Сам Емельянов вовремя подоспел с хлебом-солью, с поклонами и мольбой не погнушаться «мужицким домишком».