«Данный факт является ещё одной иллюстрацией того, в каких условиях живут осетины не только в Грузии, но и на временно оккупированной Грузией территории Республики Южная Осетия»,
Глава 6. Цхинвали. Бой
Пробуждение было внезапным и крайне неприятным.
Что-то острое, со звоном лопнувшей струны, щелкнуло над самым ухом и густо просыпалось на голову.
Ещё толком не проснувшись, Сан Саныч ухватился руками за спинку кровати и резко подался в проход. По-собачьи встряхнув головой и плечами, он избавился от густо усыпавших лицо осколков оконного стекла, и лишь потом, пробудившимся звериным чутьем, отметил близкие звуки автоматных очередей и сопровождавшие их сочные шлепки и рикошеты залетавших в окна соседней комнаты пуль.
'7,62, два автомата, – машинально отметил Сан Саныч по характерной звуковой какофонии калибр и количество оружия, и подосадовал: – А тут всё, чем есть ответить, кукиш в кармане…' – из восемнадцати находившихся в гостинице офицеров – оружия не имел никто.
Мысли разбегались, но тело уже действовало само, без участия сознания.
Майор сноровисто столкнул с кровати укрывавшее его одеяло, перевернул, придержав в полёте за край и, убедившись, что его полотнище достаточно развернулось и накрывает большинство рассыпанных по полу осколков, скатился прямо на него. На четвереньках, по-крабьи, метнулся к двери. Привстав, нащупал дверную ручку, рванул её на себя и, вспомнив о своих соседях по комнате, обернулся:
– Не высовывайтесь, мужики! Я за автоматом!
Вспышки света за дверью ослепили Сан Саныча, и он непроизвольно замер, приучая глаза к яркому освещению. Судя по всему, одна из шальных пуль попала в проводку или в дроссель, и коридорные лампы дневного света мигали в ритме сбесившегося дискотечного стробоскопа.
Очередная вспышка обозначила застывшую в открытом дверном проёме фигуру офицера, и невидимые стрелки, не мешкая, перенесли огонь на неё...
Дверной косяк слева от Сан Саныча сухо треснул, и вместе с этим звуком он ощутил как что-то хищное, неумолимо-твёрдое и острое впилось ему в шею. Голова, плечо, а затем и вся левая сторона тела быстро отяжелели, и майор, с ужасом ощутив наступающую одеревенелость и частую, разбегающуюся от раны, волну иголочных уколов, завалился вперёд.
'Вот и всё! – подумал он отстранённо. – Убили! Господи, как всё отвратительно, как глупо!'
Упав, Сан Саныч продолжил прислушиваться к собственным ощущениям. К его удивлению, в голове продолжали мелькать тени каких-то обрывочных, изрядно сдобренных матом мыслей. Присутствия ангелов или чертей не ощущалось.
Правым, прижатым к полу, глазом майор ничего не видел. Но левым, в очередной вспышке света, он вдруг в мельчайших деталях разглядел удивительно чёткую картинку – ровный стык половых досок. С тремя огромными рифлеными гвоздевыми шляпками, окрашенными той же, почти стёршейся, тёмно-коричневой матовой эмалью, что и весь остальной пол.
'Наверное, когда полы стелили, плотникам гвоздей не подвезли, – отметил он про себя, – вот и бульбенили пол, чем придётся, даже до шиферных гвоздей добрались'.
И тут же опомнился: 'Умираю, а в голову всякая срань лезет!'
Нахлынувшая злость придала сил. Преодолевая слабость, Сан Саныч выпростал из-под себя левую руку и нащупал толстый хвост глубоко засевшей в шее щепки. Шальная пуля выбила из дверного косяка довольно приличный деревянный сколок, и теперь он надёжно заткнул дыру в шее майора, которую сам же и проделал.
'Как есть срань, и действительно – в голове!' – Сан Саныч ухватился за торчащий из тела конец щепки и, пачкая пальцы обильно хлынувшей кровью, медленно потянул её прочь… из себя…
В шее, по мере вытягивания щепки, что-то противно хрустело и поскрипывало.
'Только бы заноз и отслоившейся краски в ране не осталось', – мелькнула мысль, и майор с удовлетворением ощутил, что противная одеревенелость начала уходить из тела вместе с ритмичными толчками струящейся из раны крови.
'Вот и не верь потом знакам судьбы, – иронично подумал Сан Саныч, – Комары как чувствовали! Весь день именно в это место долбали. Или они с грузинскими ментами заодно?'
В том, что обстрел гостиницы ведёт именно грузинская милиция, майор даже не сомневался.
Осмотрев в очередной вспышке света вытащенную щепку, он с отвращением отбросил её в сторону и перекатился по полу вправо – прочь от дверного проема.
'Та-а-ак, сраные ёжики… Руки-ноги слушаются', – бодрясь, отметил он и только потом заметил в конце коридора лежащего на спине солдата.
В ярких световых вспышках лицо молодого десантника казалось таким же белым, как и стена, возле которой он лежал. Вместе с десантником обнаружился и искомый автомат. Ствол зажатого подмышкой короткого десантного АКС-74 упирался в стену никчемным сухим сучком.
'Дышит', – присмотревшись к десантнику, отметил про себя Сан Саныч и, обратив внимание на расплывающееся по доскам тёмное пятно, понял, что тот ранен. Отметив неровный поверхностный характер дыхания молодого солдата, решил, что тот, судя по всему, уже не боец, а, если не остановить кровотечение, то и не жилец тоже.
Свет в коридоре вспыхнул в последний раз и погас окончательно.
В наступившей темноте контур лежащего солдата едва угадывался.
Майор на четвереньках переместился в конец коридора и склонился над ним.
– Куда тебя, парень? Рану рукой зажать можешь?
Десантник захрипел, замычал и неопределённо шевельнул кистью левой руки. Однако попытавшемуся взять автомат майору воспротивился с неожиданной в его положении силой.
– Куда тебе попало? – повторил свой вопрос офицер и попробовал на ощупь найти место, через которое из солдата вместе с кровью выходит и его жизнь.
Левая рука попала в растекавшуюся под солдатом лужу. Обостренное восприятие сразу же подсказало некую неправильность, неестественность момента. Сан Саныч мысленно сравнил ещё свежие тактильные
