11.15.
С утра, побрившись и почистив зубы, Сан Саныч и его напарник облачились в форму, спрятанную до поры в чемоданах.
– Ну что, мужики? – заявили они своим опешившим попутчикам. – Можете сразу же разворачиваться: мест в Академии на всех не хватит, а, после всего, что вы здесь наболтали – не то, что поступить – дай бог в разбирательство по статье 'за непреднамеренное разглашение' не загреметь...
Лица 'связистов-правительственников' побледнели. Более крупного из них прошиб обильный пот. Неудачно пошутившие майоры принялись их успокаивать, но переусердствовали и, в итоге, достигли прямо противоположного эффекта.
Ситуацию усугубил встретивший штабистов подполковник – старший брат автоматизатора Серёжи.
– Ну что, мужики? – бодро спросил он Сан Саныча и брата, после первых приветствий. – По двадцать литров вступительного коньяка привезли? Или вы сюда просто так, от службы сачкануть, 'за-ради в Питер прокатиться' приехали?
В ответ штабные связисты переглянулись и, помогая друг другу, сдёрнули с багажных полок два тяжеленных, двусмысленно булькавших чемодана (к слову сказать, коньяк этот им так и не понадобился, и был выпит уже после поступления самими майорами и их товарищами по учёбе).
– А вы, ребятки, без 'магарыча' приехали? – обратился подполковник к попутчикам встреченных им офицеров. – Тогда лучше помалкивайте, что из Закавказья. А то начальство не поймёт. Вашими закавказцами оно разбаловано так, что без коньяка к нему теперь и на кривой козе не подъедешь. Если в личные дела не полезут – может, проскочите!
Руставские майоры, выслушав эту тираду, совсем сникли.
В академическую гостиницу для заочников штабные связисты были устроены тем же расторопным свежим выпускником академии, старшим братом майора Сережи.
Подогнав 'Москвич' ко входу гостиницы, он стребовал с наших героев две бутылки коньяка, уложил их в видавший виды пакет и удалился на переговоры с дамой-администратором.
Сан Саныча и майора Серёжу поселили в отдельный двуместный люкс.
Часа через два добравшиеся до Академии 'правительственники' были определены в шестиместный 'общий' номер этой же гостиницы. Их заселение обошлось им в два раза дешевле. Взвесив все 'за' и 'против', вещи майоров Виктора и Александра было решено хранить в номере штабистов, и до отъезда в загородный лагерь, где планировалась сдача вступительных экзаменов, питаться вместе. Вскладчину.
К обеду Сан Саныч успел сдать личное дело в строевой отдел Академии, отметиться у хмурого майора- строевика в трёх, непонятного назначения, списках и совершил поход в академическую библиотеку.
Служивый муж не терпит пустоты в желудке.
В обед наши герои доели оставшиеся дорожные припасы, а к вечеру, скинувшись, бросили жребий. Быть первым гонцом на Тихорецкий проспект выпало Сан Санычу. Он терпеливо выслушал пожелания проголодавшихся коллег, освободил от спортивной формы подходящий по размеру пакет и, не переодеваясь в штатское, отправился в ближайший продовольственный магазин.
В каждом из отделов гастронома Сан Саныча обнаружил растянувшиеся на пару десятков метров очереди. Отвыкший за время службы за границей и в Грузии от такой картины, он поначалу опешил. Контактировать с агрессивно настроенными ленинградцами желания не было. Но долг – превыше всего.
Отстояв в самой короткой из очередей, и став счастливым обладателем буханки 'дарницкого', он пристроился в длинный хвост 'за-колбасой'. Народ в очереди попался неспокойный, нервный. Судя по всему, каждый прикидывал: хватит ли и на его долю крайне дефицитной в те времена смеси субпродуктов и туалетной бумаги?
В зависимости от приданной ему формы и товарной накладной, этот сомнительного происхождения продукт именовался в те шальные времена 'докторской' или 'чайной' колбасой. Хотелось этот продукт именно стоя в очереди. Или ночью, когда засыпаешь на голодный желудок. Хотелось до зубовного скрежета и желудочных спазмов. За пределами магазина и при свете дня – наваждение отпускало.
Очередь продвигалась на удивление медленно.
Каждая из стоявших в ней женщин считала своим долгом всласть поругаться с такой же, как и она, мученицей, добредшей приставными шагами до осатаневшей продавщицы и криво стоящих весов.
Из прорех в халате работницы торговли, образовавшихся в результате борьбы между её пышными телесами и вцепившимися в нестиранную ткань пуговицами, жарко проглядывала закованная в красно- чёрные кружева грудь. На фоне бледно-розовых, одетых в целлофановый глянец колбас, плоть продавщицы проголодавшегося майора не впечатлила.
Колбасы хотелось больше.
Добравшаяся до весов счастливица, с точностью до неизбежности, задавала вопрос о свежести продукта и требовала показать 'на выбор' три, а то и четыре фаллосообразных изделия. Придирчиво перенюхав герметичный целлулоид упаковки, покупательницы, словно сговорившись, возвращались к первому, предложенному продавщицей, экземпляру.
Из очереди доносились не блещущие разнообразием требования 'не давать лапать' и рекомендации – 'не торговать мордой у прилавка', а 'брать то, что дают'.
Счастливицы, энергично размахивая добытым в бою батоном колбасы, с воодушевлением огрызались, не к месту поминая 'Правила Советской торговли' и свои мифические конституционные права.
В ответ раздавались циничные советы сугубо интимного толка.
Мужчины, а их в очереди почти не наблюдалось, доставшуюся им порцию 'народной радости' хватали не рассматривая, быстро расплачивались и исчезали. Один из мужчин стоял как раз перед Сан Санычем, ещё трое, или четверо – пристроились далеко позади.
Когда до весов оставалось человек пять, Сан Саныч прикинул примерную сумму траты и полез во внутренний карман кителя за деньгами. Неловко обернувшись, он обратил внимание на стоявшую в стороне молодую женщину.
Далеко выступавший живот, характерное, будто к чему-то прислушивавшееся выражение лица и сквозившая в её фигуре привычная усталость – всё говорило о том, что она была в том самом, редком для тех лет, состоянии, которое принято называть 'на сносях'.
Не решаясь встать в хвост разросшейся до доброй полусотни человек очереди, будущая мать потерянно оглядывалась, словно ожидая какого-то чуда.
Чудо явилось в образе Сан Саныча, решившего, что беременной женщине не стоит битый час стоять в этом гадюшнике, выслушивая произносимые покупателями непотребства.
– Девушка! – совершенно не задумываясь о последствиях, обратился он к ней. – Да! Я к вам обращаюсь! Что вы там мнётесь? Вы за колбасой? Проходите тогда к прилавку и берите! Граждане, пропустите человека! Видите – девушка беременна!
Девушка, благодарно пискнув, двинулась в голову очереди.
Очередь потрясённо замерла.
На её глазах совершалась попытка святотатства. Некто со стороны, явно из 'понаехавших', покушался на сложившийся в толпе звериный порядок.
Стоявшие у самого прилавка женщины, не сговариваясь, обернулись и, сдвинув плечи, полностью перекрыли доступ к весам.
– Куда прёшь? Ты тут стояла? – истерично взвизгнула одна из них.
– Если беременная, то уже не девушка! – поддержала другая и с чувством добавила: – Нахалка!
– Дожили! Армия – порядочных женщин заставляет место проституткам уступать!
– И точно – проститутка! – подытожили у прилавка. – Была бы честной, здесь бы сейчас её муж стоял!
Женщина резко остановилась. На её глазах проступили слёзы.
Ещё не понявший 'что к чему', Шевчук решил усовестить столь странно поведших себя женщин:
– Дамочки, да вы что? Сами никогда в положении не были? На вашу долю колбасы хватит!!! Так не всё ли равно – минутой раньше или позже?
– Оккупант! Ни стыда, ни совести! – истерично взвизгнула одна из женщин откуда-то из середины очереди.
