десантными группами, должен был быть превращен в хаотичное облако обломков (потому что для того, чтобы расстрелять такую «дуру» из бортовых батарей с полной гарантией отсутствия выживших в разумные сроки, потребовалась бы эскадра с энергией залпа минимум на полтора порядка больше имеющейся), средства контроля пространства на планете также должны были быть полностью уничтоженными. Так что установить, что внезапно появившийся корабль все время находился в составе атакующей эскадры, было некому. А сам О'Киф сообщать об этом никому не собирался.
Экспедиция, естественно, обнаруживала на поверхности еще горящие развалины и толпы людей (преимущественно женщин и детей, поскольку мужчины, по плану, максимально уничтожались во время десанта), подвергнувшихся невиданному насилию. Руководители экспедиции из чувства сострадания и гуманных побуждений принимали решение выгрузить на грунт все находящиеся в трюмах материальные средства и весь наличный состав экспедиции, для того чтобы, максимально освободив корабль, принять в трюмы остатки обезумевших от горя и ужаса людей и эвакуировать их с этой планеты, ставшей для них столь ужасной ловушкой. Выживших, по расчетам, должно было оказаться от тысячи до двух с половиной, для коего числа опустошенных трюмов вполне должно было хватить. Конечно, при условии размещения, так сказать, «как шпроты в банке». Но это и предусматривалось. У людей, вывезенных с планеты, не должно было возникнуть и мысли о возвращении обратно. Она навсегда должна была остаться для них символом ужаса и безграничного горя...
А пока корабль экспедиции выполнял гуманитарную миссию, выброшенная на грунт экспедиция, дабы не терять времени и отвлечься от мыслей о том, что пираты, мол, могут и вернуться, потихоньку приступила бы к вынужденным и потому слегка хаотичным исследованиям поверхности так неожиданно подвернувшейся планеты, которые выявили бы перспективность ее разработки усилиями «Макнамара инк.».
Итак, в сухом остатке выходило: «Макнамара инк.» получала планету, подтверждала имидж компании – последовательного проводника гуманитарных и общечеловеческих ценностей, а кроме того, – непременную и искреннюю благодарность русского императора и полную гарантию того, что никто из выживших не будет предъявлять никаких прав на покинутое. Что и требовалось.
И до выхода на круговую орбиту вокруг планеты у отряда, отряженного на «усмирение» Нового Города, оставалось всего лишь где-то полчаса. Все-таки боевые корабли – не тихоходные внутрисистемные транспортники...
Кронштадт, который только две минуты назад, когда корабли противника перешли на глиссаду выхода на дистанцию выброса десанта, прекратил содрогаться от сосредоточенных залпов, вздрогнул, и огромные изувеченные туши сателлитов медленно поплыли вперед.
– Пошли, Кирилл Владимирович, – выдохнул Одинцов.
– Вижу, Саша, вижу, – сквозь стиснутые зубы прорычал Небогатов, продолжая лихорадочно набирать что-то на пульте канонира ядра. Хотя что там можно набирать, Одинцов себе не представлял. Все батареи «единорогов» управлялись с разных пультов операторов наведения (огонь по ботам, для чего они и были в принципе приспособлены, подразумевал стрельбу даже и не батарейными залпами, а отдельными орудиями), а контроль последней батареи «онагров» он сам только что перебросил на пульт одного из операторов разгромленного шестого сателлита. Небогатов закончил набор команды и напряженно уставился на экран.
– Ну же... маленькие мои, давайте пошустрее... – бормотал он, а затем рявкнул: – Одинцов!
– Да, Кирилл Владимирович.
– Двигатели на сателлитах как, совсем мертвые или хоть на импульс способны?
– Н-не знаю... – пробормотал Сашка и быстро забегал пальцами по своему пульту. То есть он, конечно, знал, что совсем мертвые, но чем черт не шутит... Небогатов придумал еще какую-то каверзу, для воплощения которой ему явно не хватало скорости «разбега» изуродованных огнем врага мертвых сателлитов и центрального ядра, обеспечиваемой монтажными силовыми бустерами. Так что вернее было попытаться попробовать, чем просто сказать нет...
– А вот разбегаться я вам, ребятки, не позволю, – зло рявкнул Небогатов и нажал на тангенту. Одинцов скосил глаза на обзорный экран. Вражеская эскадра начала перестраиваться, охватывая молчащий Кронштадт по пологой дуге, чтобы не мешать друг другу выбрасывать десантные боты и поддерживать их огнем... Несколько мгновений ничего не происходило, а затем в плотном строе вражеской эскадры полыхнуло солнце, разом слизнувшее языком три ближайших корабля.
– Что это? – ошалело спросил кто-то. Но Одинцов, к своему удивлению сумевший выжать из дохлых движков двух из трех сателлитов слабенький, но все же заметный импульс, уже все понял и изумленно уставился на Небогатова:
– Кирилл Владимирович, но как вам это уда... то есть они же совершенно без охлаждения.
Тот довольно осклабился:
– По моим расчетам, сорок процентов мощности волноводы должны были выдержать даже без охлаждения. Хотя бы один раз... Но это, Саша, еще не все сюрпризы... а-а, получай, – прорычал он, вновь нажимая на тангенту.
Второй (и последний) залп оставшейся мортиры пришелся на тыльную сторону удаляющихся от центрального ядра сателлитов. Он накрыл пятно площадью почти семьсот квадратных метров, буквально взорвав несколько сотен тысяч тонн искореженного металла и разметав его на обломки, которые, разлетаясь, накрыли приближающиеся корабли эскадры, уже выбросившие десант...
Сразу восемь точек, означавших корабли противника, «выкатились» из боевого порядка. И три из них спустя мгновение рассыпались дымчатыми облачками. В рубке раздался рев восторженных голосов, впрочем, тут же перекрытый командой Небогатова:
– Операторы – не спать, не спать. Боты «тушите», боты... Интересно... – понизив голос, закончил он и некоторое время вглядывался в экран, а затем развернулся к Одинцову: – Саша, что ты думаешь по поводу числа десантных ботов?
Одинцов тупо уставился на экран:
– Ну... то есть...
– Их мало, Сашенька, при стандартной численности экипажа они должны были завалить нас десантом уже в первой волне. А они выпустили жиденькую дюжину ботов... Сдается мне, у них бо-ольшие трудности с личным составом...
Одинцов понимающе кивнул, правда, пока не зная, как это можно использовать. Между тем Небогатов рявкнул:
– Эй, наведение «онагров» – дробь!
– Чего? – ошалело отозвался оператор последней оставшейся батареи «онагров», все это время терпеливо дожидавшийся, пока наиболее крупные периферийные обломки сателлитов покинут сектор обстрела его батареи и перестанут заслонять вражеские корабли, и как раз готовящийся открыть огонь.
– Тьфу ты, макрель пресноводная, – ругнулся под нос Небогатов, – огня не открывать, говорю. Ты нам еще позже понадобишься. – После чего всем телом повернулся к Одинцову:
– Саша, а слабо нам взять их самих на абордаж?
– Чего? – ошарашено переспросил Одинцов.
– Ну смотри: дистанция до них – двенадцать миль, далековато, но за пару «прыжков» пройдем, экипажей, судя по всему, – кот наплакал. Чем не шанс? Заодно и флот пополним!
– Кирилл Владимирович, – осторожно начал Одинцов, – у нас боевых скафандров всего сорок штук.
– Пойдем в монтажных, в аварийных, в конце концов... двум смертям не бывать, а одной не миновать. Если не отобьемся – все здесь ляжем! Они живых на Кронштадте не оставят. А так – шанс...
– А прыжковые? Они же только на боевых?
– Вместо них возьмем баллоны с ацетиленом, с кислородом. На двенадцать миль – хватит... – Небогатов вскочил с кресла.
– А вы куда, Кирилл Владимирович?
– Там, Саша, – Небогатов ткнул рукой в сторону обзорного экрана, – сейчас каждый умелый клинок на счету будет. К тому же, согласись, я лучше управлюсь с баллоном, чем большинство наших ребят.
– Ну уж нет, – взвился Одинцов, – ВЫ пойдете в боевом. Или я вообще вас не пущу! Красный, Подорога, – рявкнул он, подзывая двух своих лучших фехтовальщиков, – идете с Кириллом Владимировичем,
