предобрые и стали. Ну да — они и в войне с Константином помогли, и после войны всякие услуги брату Эрлу оказывают. Только, сдается мне, пройдет время, и эльфы потребуют за все заплатить… Вот как.
Принцесса посмотрела на Оттара с некоторым удивлением. Тот приосанился в седле, точно говоря: «Да, вот я какой! А вы думали, от меня ни одного умного слова не услышите?»
— Вполне возможно, вполне возможно, — промычал в бороду Герб. — Очень здравая мысль. Давайте вспомним о том, что именно эльфы еще в незапамятные времена устроили оборону Порогов. Именно по воле Высокого Народа на трех Порогах выросли три Крепости. Именно Высокий Народ дал начало Братству Порога.
— По какой-то причине эльфы оказались неспособны сопротивляться магии Тварей, приходящих из-за Порога, — очнулся от своих раздумий Кай. — И они стали использовать в качестве щита против Тварей — людей.
— Константин, устанавливая свою власть, — поддерживая юношу, заговорил быстрее Герб, — был опасен Высокому Народу тем, что, как они предполагали, при его правлении оборона Порогов ослабнет. Поэтому эльфы и поддержали брата Эрла в борьбе против мага-узурпатора.
— Многие века назад из-за опасности ослабления обороны Порогов эльфы, наказывая людей за беспечность, истребили человечество почти полностью, — сказала принцесса. — То, что происходило тогда, очень напоминает то, что случилось не так давно. Явился выдающийся правитель, возжелавший объединить все королевства в единую Империю. Увлеченные кровавыми распрями, люди забыли о Порогах…
— И эльфы развязали Великую Войну, — кивнул Герб. — Теперь же, вместо того чтобы повторить жестокий урок, эльфы вдруг стали изо всех сил помогать людям.
Оттар, явно потерявший нить рассуждений, хлопал глазами, жалобно поглядывая то на Кая, то на Герба, то на принцессу.
— Константин повержен, — сказал Кай. — Обороне Порогов ничего не угрожает. Почему же эльфы не оставляют людей? Почему же они вдруг озаботились процветанием человечества?
— Это — вопрос… — вздохнул Герб.
— И надо еще подумать — процветанием ли озаботились эльфы? — добавил Кай.
— Погодите! — взмолилась принцесса. — Я что-то не до конца понимаю… Ведь эльфы на самом деле несут добро! По одной причине или подругой — какая разница! Главное, что они — оберегают человечество, помогают ему…
— Оборона Порогов — не единственная цель, которую преследуют сейчас наши союзники, — проговорил Герб. — Есть еще что-то… что движет ими. Еще что-то, чего я никак не могу уловить.
— Выяснив истинные цели Высокого Народа, — подытожил Кай, — мы сумеем определить: кем нам считать эльфов? Нелюдями, играющими с людьми себе во благо, человечеству во вред? Или?..
— Если они — суть Твари, — добавил Герб, — значит, они подлежат безоговорочному уничтожению. Если же нет…
— Чую дым! — вдруг громко объявил приподнявшийся в седле Оттар. — Не вижу, но чую! Ветер дует… вот оттуда, значит, костры жгут — во-он за теми холмами! — Он указал рукой на гряду невысоких холмов, лежащих к западу от реки.
— Не костры, — поправил его Кай. — Пахнет горящей сухой древесиной… и нагретым камнем. Это дым от печных труб. За холмами деревня.
— И довольно большая, — добавил седобородый Герб, втянув ноздрями сырой вечерний воздух.
Путники остановили коней. Оба рыцаря, старик и юноша, по очереди посмотрели на Литию и верзилу Оттара. Взгляды их были вроде как испытывающими. Принцесса нахмурилась. Оттар, выпятив челюсть, прикусил губу.
— Кажется… — неуверенно проговорила золотоволосая, — дрова березовые… и осиновые.
— Просяные лепешки, — усердно крутя головой и нюхая воздух, сказал Оттар. — Жареная свинина… кукурузные хлебцы… зайчатина… Что еще?.. Похлебка… из овса.
— Похлебка из проса, — снова поправил северянина Кай. — Но в остальном — правильно. Хорошо, брат Оттар! А вы, ваше высочество… Неверно. Дрова — клен и ясень.
— Это нечестно, — нахмурилась принцесса. — Я взяла на себя более сложную задачу. А по части еды сэр Оттар кого угодно за пояс заткнет.
— Это — да, — радостно подтвердил северянин. — В этом вы правы, ваше высочество. Насчет пожрать — тут мне равных нет. С самого детства приучен так: ежели что есть пожрать, так надо до конца подмести. Лопнуть, а ни крошки не оставить… В ваших краях, наверное, про Жадоеда не слыхали? — неожиданно осведомился Оттар.
— Признаться, не слышала, — сказала принцесса.
Отрицательно ответили и Кай с Гербом.
— Значит, только в моих краях эта Тварь водится, — заключил Оттар. — Мне еще мамаша про него рассказывала, когда я малой был… Видом Жадоед не человек, но и не зверюга. Тело у него — кривое поленце черное, рук и ног по две пары и все — длинные-предлинные. Он из теней, что по углам дома лежат, рождается и передвигаться может: хочешь, по полу; хочешь, по стенам; хочешь, по потолку. И на руках, и на ногах — все равно. Башки у Жадоеда нет. А есть — там, где брюху должно быть — зубастая пасть. А из той пасти язык черный свисает, тоже длинный-предлинный. Он этим языком подбирает остатки еды, которую люди не доели. А по объедкам, ровно как по следу, находит человека, который объедки эти оставил. Накидывает язык свой, как петлю, душит и в зубастую пасть утягивает. Сжирает, значит. Ух, я боялся Жадоеда, когда малой был! Да не я один, все мальцы из нашей деревни боялись. И не было случая, когда кто-нибудь из нас что-нибудь не доел… Я и посейчас этого чудища боюсь, — признался вдруг Оттар. — И не стыдно нисколько! — торопливо повысил он голос, будто ждал, что кто-то из спутников вот-вот начнет его стыдить. — Не стыдно, потому что никакой Твари, кроме этой, никогда в жизни не боялся. А уж сколько я Тварей перевидал! И перебил их сколько… А Жадоед… Я вырос давно, а все еще нет-нет да и приснится он мне.
Северянин передернул широченными плечами.
— Послушай, сэр Оттар, — сочувственно проговорила принцесса, — а Жадо… питом тебя в детстве не пугали?
— Кем? Кто? Как это? — встрепенулся северный рыцарь.
— Жадопит, — повторила Лития. — Такое жуткое страшилище, которое после каждой попойки выползает из угла и выхлебывает, что осталось в кувшинах и кружках. А потом и до самих бражников добирается, которые не допили… Наверное, все-таки пугали, — определила она. — Потому что ты, сэр Оттар, ни за что не оставишь ни в кружке, ни в кувшине ни самой крохотной капли вина.
Не дожидаясь ответа, она рассмеялась. Расхохотался и Герб. Даже Кай решил посмотреть сквозь косую трещину панциря своей озабоченной настороженности — улыбнулся.
— Ну вот, — буркнул Оттар. — Я, можно сказать, душу вам открываю, а вы ржете… То есть это вы ржете, братья, — быстро поправился он. — А ее высочество — изволит веселиться.
— Ох, сэр Оттар, — отсмеявшись, сказала Лития. — Только что вы так умно рассуждали о мотивах действий Высокого Народа, и вот — на тебе! Жадоед!
— А ежели я и на самом деле его боюсь, — проворчал северянин. — Вот так, в уме здравом не боюсь, а когда ночью привидится — в холодном поту пробуждаюсь!
— Тут я могу тебя понять, брат Оттар, — сказал Кай. — Твари внутри нас всегда оказываются страшнее Тварей, которых можно встретить в действительности.
Староста Барбак задыхался от волнения. Это надо же: сама принцесса Гаэлона гостит в его доме! Никогда бы он не поверил в то, что такое может произойти, а тут… Нет, как и всякий подданный королевства, он знал, конечно, что ее высочество принцесса Лития следует в Дарбионский королевский дворец из какой-то дальней крепости, где ее прятали от богомерзкого полудемона Константина, но ему почему-то казалось: все судьбоносные для страны события происходят где-то далеко-далеко от его деревни. Староста Бар-бак и барона-то Жарома, на чьей земле он жил, видел всего несколько раз в жизни, а сейчас — поди-ка! Ее высочество принцесса Гаэлона Лития! Дочь старого короля Ганелона, подло убитого приспешниками Константина!
