его в ножны.
– Ты мне лучше скажи, бродяга, почему это капитан Утконоса не укоротит? – спросил он. – Ясно же, что слухи распускает именно Диего.
– Может получиться себе дороже. У Диего в дружках половина абордажников да из команды треть. Если Падальщик начнет затягивать гайки, может и бунт случиться. Капитан не дурак, он ждет: будет добыча – Диего может тявкать сколько угодно, но никто его не послушает, а по прибытии на базу Росс со спокойной душей спишет его к чертям собачьим.
– А если караван мимо пройдет?
– Тогда капитану не позавидуешь. От безделья, да подстрекаемые Утконосом, парни на все могут пойти. Кстати, это не в твоих интересах, Убивец. Диего не простит тебе приятелей, которых ты кончил.
– А и хрен с ним!
Дверь в кубрик отворилась, и в проеме показалась бородатая физиономия Дикобраза – боцмана «Божьей заступницы». Ни для кого на корабле не было секретам, что боцман предан Падальщику как собака и в открытую занимается доносительством. Зыркнув маленькими глазками по Лэнсу и Полубою, Дикобраз мотнул головой.
– Убивец, к капитану.
Полубой не спеша надел перевязь с саблей.
– Оружие можешь оставить.
Касьян тяжело посмотрел на боцмана и вызывающе поправил перевязь. Дикобраз скривился и махнул рукой – так и быть, мол, оставь свою железку.
Миновав кубрики команды, в которых храпели, играли в кости, громко ругаясь, спорили, они поднялись на боевую палубу. Дикобраз свернул не к мостику, а вглубь, где располагалась рубка связи и каюта капитана.
Постучав в дверь каюты, Дикобраз просунул голову внутрь.
– Росс, Убивец пришел.
– Давай его сюда, – раздался хрипловатый голос Падальщика.
Полубой, оттеснив боцмана, вошел в каюту.
Он еще ни разу не был у капитана и с интересом огляделся. Да, каюта Кирилла Небогатова на «Дерзком» была просто землянкой по сравнению с апартаментами Падальщика. Казалось, Полубой попал в райский сад: стен не было, были заросли вечнозеленых кустарников, среди которых порхали невозможной расцветки птицы; в углу, со скалистого уступа, низвергался небольшой водопад, и в каменной чаше под ним можно было разглядеть снующих радужных рыбок; ласковое солнце светило и, что было особенно удивительно, грело, с синего неба, по которому неспешно двигались легкие облака, и тянулся клин неразличимых на высоте птиц.
– От мать иху так…
Падальщик, довольный произведенным впечатлением, ухмыльнулся.
– Неплохо, да?
– Да-а…
– Да ты челюсть-то закрой, деревня. Присаживайся, – Росс указал на замшелый валун возле невесть как в этом лесу оказавшегося изящного столика.
– Это что же?
– Да ладно прикидываться, – притворно рассердился Падальщик, хотя было видно, что ему приятно замешательство Касьяна, – что, голограммы никогда не видел?
– Видать – видел, но чтобы так! – Полубой присел на валун и почувствовал седалищем контуры нормального стула. – Красиво живешь, капитан.
Падальщик расставил на столике серебряные, оправленные в золото небольшие стаканчики, насыпал по ложке какой-то травы и залил кипятком. Полубой ощутил запах матэ – невозможной редкости, которую ближе чем на Акапулько-бей раздобыть было невозможно. Вот только заваривать его Падальщик явно не умел. Так, пыль в глаза пускал.
Сунув руку куда-то за водопад, Росс убавил звук – теперь птицы чирикали едва слышно, а вода падала совсем беззвучно.
– Ну как тебе на «Божьей заступнице», Убивец? – спросил капитан, делая в сторону серебряных стаканчиков приглашающий жест.
Полубой аккуратно отхлебнул обжигающий напиток, почмокал, будто бы обдумывая вопрос – крестьянскому парню, еще несколько лет назад копавшемуся в навозе, должна быть свойственна некоторая заторможенность.
– Нормально, капитан, – наконец сказал он.
– Жалоб, претензий нет?
Касьян опять задумался. К чему это гнет Падальщик? Ведь неспроста он пригласил в свою каюту новичка, который успел испортить отношения с половиной команды.
– Какие жалобы, капитан? Жратва нормальная, спи – сколько влезет. Уже бока отлежал. – Полубой понизил голос и подался вперед: – Вот только тоскливо. Висим тут, как покойник на виселице. Того хоть ветер качает, а мы застряли, как муха в патоке: ни туда, ни сюда. Мне-то что, у меня доля невелика, а народ ропать начинает. Разговоры разные по кораблю идут, капитан.
По тому, как сузились глаза Падальщика и заходили на скулах желваки, Полубой понял, что задел больное место капитана.
Росс грохнул серебряным стаканчиком по столу и запустил длинное затейливое ругательство.
– Я что, рожу им этот караван? Я что, собственной волей сюда притащился? Неарх сидит там у себя и горя не знает, а Падальщику того и гляди глотку перережут! – орал капитан, брызгая слюной.
– Так уж и перережут, – усомнился Полубой.
– Запросто могут, – успокаиваясь, Падальщик плюхнулся на стул и поманил Касьяна, чтобы тот наклонился поближе, – видел, Утконос каждый приказ норовит оспорить? Самое правильное было бы его за борт проводить, так ведь у него приятелей полкоманды!
– Так давай мы его опередим, – предложил Полубой. – Чего ждать-то? Ночью кому глотку вскроем, кого припугнем, и снова все наладится.
– Ха, ты и вправду Убивец, – в голосе Падальщика послышалось уважение, – а на абордаж кто пойдет? И так вместо тридцати пяти двадцать два абордажника осталось. Вот то-то. Ладно, ты, главное, держись меня, Убивец. Сам понимать должен: как мне каюк, так и тебя прирежут, как барана.
– Все понимаю, капитан, – Полубой допил остывший матэ и поднялся, – не сомневайся. Ежели что, я тебя не продам. Убивец не Убивец, а я добро помню.
– Вот-вот, не забывай. Только бы конвой появился, – воздев глаза к потолку, взмолился Росс, – добычу возьмем, парни подобреют, а Утконоса я сразу спишу, как на базу вернемся.
К вечеру до бога, или дьявола, кому там молился Падальщик – неизвестно, но молитвы его дошли. Баззеры боевой тревоги сорвали экипаж с коек и разбросали по боевым постам. На сенсорах дальнего обнаружения, работающих в пассивном режиме, появилось три десятка отметок. Судя по полям отражения это шел так долго ожидаемый караван.
Глава 27
Запрос с Двины поступил, когда «Псковитянка» миновала границу ближних радарных станций. Зазнобин скомандовал ответить, гадая, кто его вызывает. Вышло как нельзя лучше – вызывал старый приятель, с которым они вместе начинали каботажную торговлю с Каниным Носом – Геннадий Решетников. Зазнобин, которому надоело болтаться в системе, стал летать все дальше – и на Новый Петербург, и на Кедр, даже на Светлую забирался, а Решетников, у которого дела с торговлей сразу не заладились, перешел в наземную службу. Когда Зазнобин последний раз слышал о приятеле, тот работал начальником Двинского космопорта, и когда на экране появилось худое лицо Геннадия, Зазнобин понял, что тот вполне доволен своим положением и менять ничего не собирается.
