Торговлишка у нас поднимается, да не с соседями, нет. Хотят купцы по галактике побродить, да вишь ты, боязно. Ну в империи, слава богу, пока спокойно, а если дальше? Сам знаешь – пошаливают на транспортных линиях. Лет этак десять назад пришла мне в голову одна мысль. Понимаешь, какое дело, новые корабли нужны. Чтобы быстрые, чтобы прочные, с вооружением. Классом не ниже корвета. Я тебе потом чертежи покажу. Ты оценишь, я знаю. А ты бы меня консультировал, а? По вооружениям, по силовым полям. Ну месячишко неужели не высидишь на Двине?
– Не могу, Емеля, – вздохнул Зазнобин, – я тебе не все рассказал. Надо мне вернуться к условленному сроку, не то мужикам карачун может приключиться.
– О-о, как круто у вас, – протянул Казанков, – ладно, захочешь – расскажешь.
Парились долго, по старой привычке испытывая друг друга, кто дольше просидит в парной. Зазнобин баню любил, но отвык и конкуренцию Казанкову составить не смог, что вызвало ехидные насмешки Емельяна.
Оксана с крыльца позвала их вечерять и они в последний раз зашли в парную, полную душистого пара. Емельян отхлестал Ивана веником так, что тому казалось, будто кожа слезает с тела лохмотьями. Окатившись ледяной водой из деревянных бадеек, вывалились в предбанник, махнули по банке пива и, распаренные, умиротворенные, пошли в дом.
Стол был накрыт в большой комнате на первом этаже. В красном углу перед иконой Казанской Божьей Матери тлела лампада. Обстановка была простая – насколько Зазнобин помнил, в быту Казанков был неприхотлив и вещи любил простые и крепкие. Через открытые окна вливался свежий вечерний воздух, откуда-то издалека доносился колокольный звон.
Оксана превзошла саму себя – стол ломился, будто гостей было не меньше десятка. Маринованные и соленые грибы, моченая брусника, квашеная капуста, соленые огурчики, черемша – это, как она сказала, сама готовила. Тут же в тарелках лежали прозрачно нарезанные ломтики севрюжьего балыка, копченая буженина, напластанное сало с розовыми прожилками. Венчал стол хрустальный, запотевший графин, объемом не меньше двух литров.
– Ну, за встречу! – сказал Емельян, поднимая стопку. – Чтобы ты, Ваня, нас не забывал и, конечно, помнил, откуда ты родом и где землица тебя вскормила.
Иван залпом выпил и закашлялся. Он забыл, что Емельян сам гнал самогон и признавая напиток только не меньше шестидесяти градусов крепости. Ушкуйники, бывало, и сами баловались самогонкой, но разводили ее до привычных сорока градусов. В основном же потребляли то, что можно было купить на Сан-Анджело: местный дрянной виски и бренди.
– У-у, – насмешливо заметил Казанков, – совсем Ванька плох стал.
– А ты не подъелдыкивай, – напустилась на него Оксана, – не во всех, как в тебя, ведро влезет. Ты закусывай, Иван, закусывай.
На горячее был гусь, запеченный с яблоками. Зазнобин впился зубами в хрустящую корочку, задохнулся обжигающим ароматом и даже застонал от наслаждения. Конечно, как корабельный кок Аким Селиверстов был неплох, но…
Графин наполовину опустел, когда от гуся остались обглоданные кости. Иван откинулся на стуле и, отдуваясь, благодарно посмотрел на хозяйку.
– Да, если бы знать, что так кормить будут – давно бы женился.
– Ой, да есть у меня на примете дивчина, – всплеснула руками Оксана, – ладная, гладкая, а уж готовит…
– Так, Ксюш – осадил жену Емельян, – ты ему мозги не забивай. Чаем угощай, да поговорить нам надо бы. К тому же он всего на неделю прибыл. Некогда ему женихаться.
Оксана обиженно поджала губы, но замолчала. К чаю были пироги, которые неизвестно когда успела приготовить Оксана, и варенье: земляничное, яблочное из китайки и малиновое.
Как раз выпили по второй чашке, когда появился Решетников. Оксана попыталась его накормить, но он отговорился тем, что перекусил в космопорту, упирая на то, что начальника кормят даром и до отвала, и, присев, выпил стопку водки. От чая он, правда, отказываться не стал.
Оксана убрала со стола, взялась было за графин, но Емельян просительно прогудел, что, мол, не виделись сто лет, так надо бы посидеть, как положено, да и в графине всего ничего осталось. Оксана махнула рукой, заявила, что это первый и последний раз, и вышла из комнаты.
Зазнобин спросил у Решетникова, есть ли что от Крамаренко о здоровье Небогатова, но тот ничего не знал. Иван рассказал друзьям, как получилось, что капитан первого ранга и Титов со Старгородским оказались на его корабле. Емельяи грохнул кулаком по столу.
– Ну ничего Слышал я, что против Александра собирают объединенную эскадру. Недолго ему гулять осталось. Я как чувствовал – темнит он. Уж больно гладко стелил: справедливость, свобода. И Гетайры его, шавки приблудные! Ты, Иван, не встречался с ними?
– Было дело, – осторожно сказал Зазнобин. – Мне они тоже не нравятся, но пока они – сила.
– А ведь ты, Ваня, не только из-за Небогатова сюда прилетел, – сказал Решетников, придвигая к себе вазочку с мелкими яблочками китайки, – ну давай как на духу. Зачем прибыл?
Зазнобин, выигрывая время, разлил по стопкам водку. Нет, не может он пока никому говорить о том, что его сюда привело. Не поймут его мужики, а всего он сказать не мог. Может быть, потом, через несколько лет, а пока не время.
– Давайте-ка лучше выпьем, – сказал Зазнобин, – соскучился я, вот крест святой, – он обернулся к иконе и перекрестился. – Ну что, не может человек соскучиться? Такая иной раз тоска берет, хоть волком вой.
– Ладно, захочешь – расскажешь, – пожал плечами Геннадий.
В комнате стало темнеть, хотя на улице еще было довольно светло, и Казанков предложил перейти в сад. Так и поступили, прихватив с собой графин и холодную закуску. Устроились под яблонями на врытых в землю прочных скамейках вокруг тесаного дубового стола.
– А у нас тут тоже не все слава богу, – сказал Решетников.
– Да уж. Пришла напасть, откуда не ждали, – подтвердил Казанков.
– А у вас-то что могло случиться? – спросил Иван.
– Прижимают православных, – угрюмо сказал Емельян и яростно поскреб буйную бороду.
– Да ты что? – изумился Зазнобин.
– Точно, – сказал Решетников, – на Архангельск неделю назад заместитель Верховного судьи прилетел. А к нам и на Канин Нос его помощники заявились. Уголовное дело открыли: «О проявлении религиозной нетерпимости».
– Допросы ведут, интервью дают направо и налево. Так и говорят: у вас здесь, на северных планетах, шибко мусульман, иудеев и католиков прижали. Ну и язычников всяких. Будем карать, поскольку государство у нас многоконфессиональное, а разговоры на вас не действуют. Ладно бы свои прилетели, так еще из Содружества наблюдатели. С Таира, из Лиги. Во как, Иван. Получается, мы теперь в своем доме и не хозяева вовсе.
Зазнобин задумался. Неужели О’Доннел имел в виду именно это, когда говорил, что о слушателях Зазнобин может не беспокоиться, что слушать и внимать ему будут с интересом и семена лягут на подготовленную почву. Получалось, что, когда он стартовал с Акмона, здесь уже развернулась компания в поддержку его миссии.
– А с чего все началось? – спросил он. Решетников, ехидно улыбаясь, сказал, что если он забыл, то может напомнить, что колонии на северных планетах изначально образовались от притока православных. Из тех, кто считал, что если человек верит в Магомета, в Будду или внимает Папе Римскому, то пусть верит и внимает на здоровье, но видеть рядом с православными церквями не хотел ни мечетей, ни католических соборов, ни синагог. Казалось, власти не против. Живите по вере, вот вам терраформированные планеты, никто вас там не тронет. Однако за последние пятнадцать лет активизировалась торговля и на северные планеты стали прибывать купцы, а среди них были и магометане, и индуисты, и даже язычники- солнцепоклонники. Подданные империи знали, какие порядки существуют на Архангельске, Двине и Канином Носе, и с ними проблем не было. Хуже, что, почуяв неплохую прибыль, здесь обосновались компании из Содружества Американской Конституции, из Лиги Неприсоединившихся государств, из Британского Содружества наций, из Китайской федерации и многих других. Вот эти и замутили, было, воду. Обосновались
