Леденев осторожно спросил:
— Что собираешься делать с Кесаревым?
Скляров едва не выругался. «И чего ты, комиссар, так о нем печешься? Лучше бы научил его критически относиться к себе. Да и время ли сейчас думать о Кесареве? С минуты на минуту я жду решения адмирала, А ты тут со своим Кесаревым...» А вслух сказал твердо:
— Уберу его с корабля.
— Уберу, как будто Кесарев вещь, — раздумчиво возразил Леденев, — тут все взвесить надо...
— Все взвесил и решение принял.
— Как командир. А как коммунист?
Скляров сухо заметил:
— Чую, к чему клонишь: мол, Кесарев — лучший на флоте минер и этот его промах случайный. Ведь так?
— Не угадал, Павел Сергеевич, — Леденев вдруг засмеялся. — Я знаешь, что вспомнил? Как ты меня принял на корабль. Ну, думаю, Чапаев, и все. А?..
Скляров хмыкнул. В тот день в штабе флота на совещании командиров кораблей командующий похвалил его, сказав, что «Бодрый» находится в надежных руках. Склярову было приятно услышать такое, и, конечно же, вернулся он на корабль в прекрасном настроении. Едва в каюте снял тужурку, как дежурный офицер доложил, что на корабль прибыл новый замполит.
— Проводите его ко мне...
«Поглядим, что за птица, — подумал Скляров, надевая тужурку. — Мне нужен орел, а не пташка».
Капитан 3 ранга Леденев, войдя в каюту, представился командиру. Он успел заметить, что Скляров сидел в кресле веселый, с румяным лицом. Впечатление такое, будто ему только сейчас орден вручили.
— Садись, замполит, — Скляров дотянулся к столу, взял папиросы. — Куришь? Нет, да? Молодец. А я вот не могу бросить. Курево успокаивает, особенно в море... Значит, из академии?
— Прямым курсом на «Бодрый», — улыбнулся Леденев.
— Сам попросился?
— Нет, направили сюда, — помолчав, Леденев добавил: — Я никогда сам не прошусь. Куда пошлют...
— А ты,: замполит, скромный, — засмеялся Скляров. — Думаешь, и я такой? Дудки! Я за свое дело, за свои мечты драться буду. Думаете, мне на блюдечке преподнесли корабль, дескать, берите, Павел Сергеевич, «Бодрый» в руки и командуйте. Нет, на блюдечке мне его не дали. Я боролся за то, чтобы стать командиром. Я просил дать мне корабль. И мне его дали. А по-твоему выходит, мне следовало ждать, куда пошлют. Нет, замполит, тут должна быть честная борьба.
— Ну, а если бы не дали корабль, тогда как? — спросил Леденев, и на его лице появилась улыбка. — Пошел бы просить командующего?
Улыбка на лице Склярова угасла.
— Никогда. Должность дают по заслугам.
— И я о том толкую — по заслугам, — весело сказал Леденев. — А какие у меня были заслуги, когда я только закончил академию? Потому и пошел туда, куда послали. Но о «Бодром» я много слышал и рад, что попал на ваш корабль. Как тут у вас, а?
Скляров улыбнулся, обнажив крупные, белые, как морская пена, зубы.
— Кинофильм «Чапаев» видел? Так вот я Чапаев, но без Фурманова. Понял? Мой замполит ушел на крейсер. Один я... А теперь вот ты пришел. Как плечи у меня, широкие?
— По-моему, да. А что?
— Вот на них, — Скляров качнул плечами, — сидит весь корабль. Все, что тут есть, на моих плечах. Вот и ты теперь тоже на моих плечах.
— Тяжко, товарищ командир? — с иронией спросил Леденев, но Скляров этого не заметил.
— А то как думаешь? За всех в ответе. Это как у отца — сколько есть детей, все ему до боли дороги, частицы его самого. И мне люди дороги, как эти вот пальцы на руках — один потеряешь, и всей руке больно.
Леденев не взглянул на него, он смотрел в иллюминатор, откуда доносился шум морского прибоя и крик чаек. Он думал о чем-то своем, и это не ускользнуло от глаз командира.
— Чего загрустил, замполит? — Скляров посмотрел на него в упор. — Ты не стесняйся, я комиссара своего, хотя ты пока и не Фурманов, выслушаю. Так что мучит?
Леденев признался, что беспокоит его семья. Уехал он на Север один, а жену с двумя детьми оставил у своей матери на Дону. Сыну десять лет, а дочурке четвертый год пошел.
— Не тоскуй, вот устроишься и бери их сюда. Школа тут рядом.
— С квартирой неувязка. Начальник политотдела говорит, что новый дом не скоро войдет в строй.
— Не горюй, что-нибудь придумаем. Я сам схожу к комбригу — «Бодрый» на хорошем счету, да и меня вроде по башке не бьют. Хвалят... Ну, это так, к слову. А сейчас пойдем, я покажу тебе каюту, представлю экипажу...
В кают-компании, собрав офицеров, Скляров сказал:
— Товарищи, теперь и у нас есть свой комиссар. Фамилия, правда, у него ледком отдает, но, я думаю, нас всех подкупит его сердечная теплота. Верно я говорю, Федор Васильевич?
— Не такой уж я холодный, — смутился замполит.
— Вот, вот, теплота к людям, что лучи солнца...
Теперь, когда прошло уже достаточно времени, Скляров убедился, что Леденев толковый замполит, «комиссар сердечный», как однажды он назвал его. Были у них и ссоры, взаимные обиды, но ни тот, ни другой не были злопамятны. Леденев ни в чем не уступал Склярову, принципиальный, никогда не кривил душой, говорил правду в глаза. Скляров нередко был упрям и то, что замполит критиковал его, порой, воспринимал как личную обиду. Вот и этот случай с Кесаревым. Скляров негодовал, его до боли душила обида, что по вине минеров корабль не выполнил задачу. Замполит переживал не меньше его, знал, что с него тоже будет немалый спрос, но в любом деле он старался найти непосредственного виновника, а уж потом принимать определенное решение. В данном случае виновником был Черняк, матрос неплохой, знающий свое дело, но в этот раз допустил лихость, которая дорого обошлась экипажу.
— За такое дело в годы войны Кесарев получил бы по первое число, — после некоторого молчания вновь заговорил Скляров.
Леденев согласился с ним, но тут же заметил:
— То война, Павел Сергеевич. Тогда мы жили по другим законам. В бою, может быть, корабль не стал бы возвращаться, чтобы выловить из воды матроса, спасти его. А в мирные дни мы не можем терять людей. Не имеем права. Плох тот командир, который выполнит задачу ценой чьей-то жизни...
— Это что, намек?
— А ты хорошенько подумай.
Скляров сухо заметил:
— Не забывай, что на корабле я командир.
— Как же, помню, — усмехнулся Леденев. — Не забыл, что ты — Чапаев, а я пока еще не комиссар Фурманов.
— Чего язвишь?
— Разве? Ты же сам так говорил.
— Шуток не понимаешь?
Скляров и сам уже понял, что излишне погорячился, но обида на Кесарева была столь глубокой, что и теперь он возражал.
— Может, ты и прав, Федор Васильевич, но Кесареву, это так не пройдет. Его люди подвели, и пусть он отвечает за них...
— Теплота к людям, что лучи солнца... — тихо сказал Леденев.
— Пожалуйста, не лови меня на словах, — рассердился Скляров. — Да, я говорил так, и не откажусь, но какая может быть теплота к Кесареву, если он не сумел обеспечить постановку мин? — Он передохнул: — Я ему всыплю. Ишь, черноглазый красавчик.
Леденев сердито заметил:
