— Ответьте, ответьте же мне! Я вас прошу! — кричал я с закрытыми глазами.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
— Нет! Это я вас прошу, молодой человек, проснитесь ради всех Святых. Молодой человек, не кричите так! Да проснись ты, наконец!
«Слава Всевышнему, — это лишь сон, — первая мысль, пробежавшая в моём только что пробудившемся сознании. Я жив, и я чувствую это! Значит, не было никакой аварии, никакой смерти не было! Я жив! И всем существом своим я ощущаю это. Никогда я раньше не был так жив, как жив теперь, после всего, что видел во сне. Неужели возможно в жизни испытать подобное, увидеть подобный реалистичный сон, который больше походит на явь? На самую настоящую явь! Кто же этот Константин Константинович? Бог ли? Дьявол ли? Или же мне это на самом деле только приснилось? А где он сам? Ему явно будет интересно услышать мой рассказ о нашем с ним приключении во сне, где он играл главную роль». Такие мысли пришли мне в голову в первые три секунды моего бодрствования. В следующий момент я разглядел лицо человека, разбудившего меня. Это был милейший старичок лет семидесяти. Его лицо было настолько добрым и чистым, так приветливы были его живые глаза, что мне показалось, будто из всех виданных мною пожилых людей я еще не встречал таких, каким был этот старик. Припоминаю, что мне сразу бросились в глаза многочисленные его морщины. Казалось, будто лицо этого человека из прекрасной, дышащей жизнью спелой сливы превратилось всего лишь в безжизненную, сухую, сморщенную ягоду. Вокруг глаз их было столько, что они напоминали много-много солнечных лучей. Но зато какие у этого старца были ясные, полные жизненной энергии глаза: это было странное несовпадение внешней старости и внутренней, непреходящей молодости. Такие глаза мог иметь только сильный духом человек, которого не могли согнуть никакие обстоятельства.
Старик мило улыбнулся мне и сел на противоположное сиденье. На то самое сиденье, где до него сидел Константин Константинович. Я мельком окинул взглядом купе. На столике стояли три стакана с недопитым чаем, лежал апельсин, крем для рук и помада. Пиджака или другого предмета, указывающего на присутствие Константина Константиновича, не было. «Неужели он не разбудил меня? Но почему же? Странный тип… Говорил, что разбудит, как подъедем к Твери». Так думал я, пытаясь собрать все воедино в своей голове, которая гудела, как кипящий чайник.
— Не скажете, который час? — обратился к старику.
— Двадцать минут первого, — ответил он.
— А почему стоим?
— Так Елец. Здесь большая остановка — минут тридцать, — улыбнулся старик.
Я откупорил оставшуюся с вечера бутылку пива и сделал несколько глубоких глотков.
— Скажите, — обратился к старику, — со мной ехал мужчина средних лет в светлом костюме, вы, случайно, его не видели? Вы когда сели в поезд? «Ничего себе я заснул, — подумал я, — так заснул, что даже не слышал, как в купе заходили люди!» Меня это немного насторожило.
— Нет, — отвечал старик, — я сам только сел в поезд, то есть прямо на этой станции, в Ельце. Тут еще парочка одна едет, может, они знают. Я слышал из разговора, что они в Твери сели…
— Точно! — воодушевился я, — он как раз в Твери и сходил. А где они, кстати?
— Вышли. Остановка-то большая.
— Я, пожалуй, тоже выйду, а то мне что-то дурно. Мы вчера тут перебрали немного.
— Что ж, бывает, — тихо сказал старик.
Пробираясь по душному вагону, я споткнулся о милейшего мальчишку, который самозабвенно грыз огромное зеленое яблоко размером с его маленькую головку. На порожках вагона стояла все та же проводница с перебинтованным пальцем левой ноги. Она посмотрела сначала на мое помятое лицо, потом опустила глаза на бутылку с пивом, после чего сморщилась и демонстративно отвернулась. Плевать мне на тебя, выдра, подумал я и вышел в залитый солнцем день. Погода и впрямь была прекрасна! Жары, как вчера, не было, дул прохладный северный ветер, который ободрил меня после тяжелого сновидения. Его ласкающие порывы нежно гладили меня по лицу, и я ощущал, что похмелье медленно, но начинает проходить. Пиво тоже сделало свое дело.
Я сел на скамейке, в тени, возле здания вокзала и закурил сигарету. На перроне суетились люди, волоча за собой огромные чемоданы. Нечистые женщины в рваных босоножках предлагали желающим купить пирожки.
В то время, пока я наблюдал за одной из таких женщин, ко мне подсела девочка лет десяти, в платьишке, которое изначально было розовым, но грязь въелась в него настолько, что оно казалось чёрным. Её светлые волосы были настолько грязны, что свисали с головы слипшимися сосульками. Руки и ноги её были серыми от въевшейся грязи и имели нездоровый синеватый оттенок. Единственно чистым был её взгляд, он был тяжел и, не свойственно её столь юному возрасту, грустен. Синеватые круги под её глазками говорили о многом… Наши взгляды встретились; она смотрела на меня пристально, почти не шевелясь, только её тоненькие потрескавшиеся губки немного подрагивали.
Мы смотрели друг на друга, не отрываясь, порядка двадцати секунд.
— Ты откуда взялась? Как тебя зовут? — спросил я как можно спокойней.
— Галка. Меня так в детском доме называли. А мой папа, — он умер, называл меня Галчёнок.
— Галченок, значит… Все понятно. А почему ты говоришь «называли» в детском доме? Ты что, там больше не живешь?
— Дяденька, дайте мне немножко денег на хлебушек! — видимо не желая отвечать на мой вопрос, переводя тему, произнесла с умоляющим лицом Галя. Но мне на секунду показалось, что это умоляющее лицо совсем ей не принадлежит. Говорила она, будто по заученной ранее фразе.
— Конечно-конечно, я дам тебе немного денег, если ты ответишь на мой вопрос о детдоме. Обещаю, честное слово, я никому не скажу.
— Ну, ладно, я скажу. А вы точно никому не расскажете? — спросила девочка.
— Честное слово! — четко сказал я.
— Я сбежала оттуда, потому что меня там сильно обижали и даже били со всей силы по лицу, и ещё я хотела увидеть маму, — и по лицу малютки прошла судорога, видимо, от ужасных воспоминаний.
— Галченок, тебя били ребята, которые тоже жили с тобой в детском доме?
— И они тоже, но чаще меня били воспитательницы за то, что я недоедала или забывала застелить правильно кровать. А ещё за то, что мы с Юркой прятались в кладовке…
— Галченок, ведь у тебя же есть мама, почему же ты не живёшь с ней?
— Один мальчик из старшей группы сказал мне, что меня у мамы, наверное, «отобрали по суду». Я не знаю, что это и решила сама проверить. Я ведь её давно не видела. Мы с папочкой жили отдельно, пока он не умер, — на её глазах появились слёзы.
— Я всё понимаю, ну а где же сейчас твоя мама? — спросил я, закуривая вторую сигарету.
— Дяденька, а дадите мне одну сигарету? — неожиданно спросила она.
— Так ты еще и куришь? — возмутился я. — Никакой сигареты, поняла меня? — строго добавил я.
— Да.
— Так, где твоя мама?
— Когда я убежала, у меня было тридцать рублей. Я украла их у одной воспитательницы из сумочки… Сначала я просто бродила по городу, потому что плохо его знаю, а потом устала и зашла в один из дворов. Адрес я знала, просто у людей боялась спрашивать, боялась, что они меня опять отведут туда, где меня всё время бьют. Я зашла во двор, а там, на скамейке спал дядечка, от него ещё очень плохо пахло, он и согласился довести меня до дома моей мамы за мои тридцать рублей. Мы с ним очень долго шли, потому что
