Хорек схватился за край стола, словно боялся упасть.
– Хорошо, – сказал Ловчий, – я объясню. Обычный человек. Человечек. Спит. Ест. Любится, если подвернется случай. Работает, если без этого нельзя. Обычный. И чувствует он, что зудит что-то внутри, что скребется и жжет. Плохо становится человечку. Начинает он ненавидеть. Тихо, внутри себя. Чтобы никто не услышал, не попил... Даже те, кого он ненавидит.
Особенно те, кого он ненавидит. Или кому завидует. Если не сможет такой человечек задавить в себе это – становится убийцей или вором... Насильником... А если сможет... Сгорит. Хотел отобрать что-то у другого – станет упырем, кровососущим. И будет выцеживать Силу из людей вместе с кровью... Чтобы не подохнуть. Ибо в нем самом Сила уже не задерживается, как в дырявой посудине. А хотел убить – станет оборотнем. И будет рвать в клочья свои жертвы, чтобы отобрать у них Силу. А если страхом питаться – станет демоном, а если...
Хорек зажал уши и рухнул на колени.
– Не хочу! – выкрикнул священник. И добавил тихо, очень тихо:
– Не хочу... Я...
Ловчий вернулся к столу. Сел на табурет, скрестив руки на груди.
Хозяин укоризненно посмотрел на него.
– Все, чем я жил... Во что верил... Бог. Сила, – Хорек запрокинул голову так, будто собирался завыть, – Это не может быть правдой. Не может!
– Это может быть рассуждениями некоего идиота, свихнувшегося в постоянной погоне за нечистью, – сказал Хозяин.
– И основанных на болтовне другого идиота, потерявшего мозги в погоне за чудом, – сказал Ловчий.
– Мы не знаем, – сказал Хозяин.
– Но вы... – Хорек попытался встать с колен, покачнулся, но упасть ему не дал Ловчий.
Он оказался вдруг возле священника, подхватил его под руки и усадил на скамью.
– А что мы? – спросил Ловчий. – Мы только живем долго. И у нас слишком много времени. Прикидываешь, сколько ошибок может сделать бессмертный? Может, например, вписать в чужую книгу то, чего писать не стоило ни под каким видом. Распирает его, бессмертного. Пучит правдой. Обидно, что могут люди забыть, какой он замечательный и умный. Так, Хозяин?
Хозяин ответить не успел.
И Левша не успел рассказать пацанам из деревень про то, как сам стал Охотником. Кузнец не успел разогреть в горне подкову, Дедюк, подкравшийся к самому дому соседки, чтобы стибрить забытый ею за дверью горшок, не успел совершить кражу. Бабник-младший, совсем уболтавший было внучку Злодея, не успел даже разложить ее толком на сеновале. Да и как тут успеешь, если вдруг ударил колокол у церкви. Не на молитву созывал, а кричал, предупреждая об опасности.
И хоть кричал сейчас колокол неправильно, не три частых удара после двух долгих, а просто беспорядочно частил, все понимали, что играться с колоколом не полезет никто – ни свои, ни чужие...
Хозяин и Ловчий пришли к колоколу последними. Охотники явились чуть раньше, вместе с мальчишками, и теперь стояли в мокрой вооруженной толпе, не совсем понимая, что именно происходит.
Нет, то, что под столбом с колоколом стоит какой-то мужик и продолжает в него звонить, не обращая внимания на собравшихся, было понятно. Смущало другое. Никто из деревенских, выбежавших под ливень из теплых домов, даже не пытался остановить мужика, не выражал ни возмущения, ни раздражения. Все просто стояли и молча смотрели.
Ливень лупил в пузырящуюся грязь, язык колокола ударял в стенки, вода мельчайшей пылью взлетала в воздух, и казалось, что колокол окутан паром, что капли дождя закипают, едва попав на его поверхность.
.Звонивший с остервенением дергал веревку, словно старался ее оборвать. И смотрел прямо перед собой. Сквозь людей. Сквозь дождь. Сквозь скалы. И то, что он видел, казалось, пугало его.
Перед Хозяином люди расступились. Хозяин пришел. Вес теперь будет нормально. Он разберется. Хозяин – может. И, если честно, просто обязан. На то он и Хозяин.
Хозяин шагнул вперед. Ноги проваливались в грязь по щиколотку. Хозяин протянул руку и положил ее на плечо звонящему. Тот замер. Замолчал колокол.
Мужик выпустил веревку из рук и повернул лицо к Хозяину.
– Это ж Слепой, – сказал Кузнец. – Слепой с Хутора.
Слепой оглянулся на голос. На лице у Слепого проступила слабая улыбка.
– Я вижу, – сказал Слепой. – Вижу.
– Ну и какого... – начал было Ворюга, но осекся, увили; выражение лиц жителей Трех деревень.
Кто-то даже перекрестился, чего за несколько дней пребывания в деревнях охотники не видели ни разу.
Хозяин наклонился к лицу Слепого, словно принюхиваясь. Оглянулся на Ловчего и кивнул.
– Чудо! – вскрикнула Злодеиха, всплеснув руками, посмотрела себе под ноги, потом на почти новую юбку – и на колени падать не стала. – Чудо...
Хорек всхлипнул за спиной Ловчего. Ловчий оглянулся.
– Что случилось? – громко спросил Левша и дернул Длинного за край плаща.
– Это Слепой, с Хуторов. Его года два назад молнией шандарахнуло так, что он ослеп. А теперь вон –
