он рухнул на колени, обрывая сутану, и стал бормотать что-то невнятное. Мол, выпил воин всего чуть-чуть, из заветного бочонка. Можно сказать, всего пару глотков – больших глотков, правда, – но ведь всего пару... Матерь божья... не бейте... люди добрые... мать вашу... и святого духа.
Дела у священника были плохи. Охотники не любили, когда кто-то посторонний убивал их товарищей. Тем более – травил. Особенно – если травил. От ножа или стрелы еще как-то увернуться можно, а от фигни в вине никто не застрахован. Это ж какой сволочью нужно быть, чтобы в вино яд сыпать! Таких уродов сразу вешать надо. Такую мысль в нескольких энергичных фразах выразил Гвоздь. И предложение было бы принято большинством голосом – девять против двух, но два голоса «против» принадлежали Ловчему и Хозяину.
Стук и Левша с сожалением перестали пинать священника лишь после второго окрика Ловчего. И то только потому, что была у Ловчего прекрасная традиция – вместо третьего предупреждения пускать в дело свой удар справа.
Левша отлетел молча, молча и встал, согнувшись и держась за живот, а Стук, лежа на спине, попытался объяснять, что, мол, оставили Ворюгу живого и невредимого, а привезла его эта сволочь тонзуренная совсем никакого и даже мертвого... Ловчий выразительно потер правый кулак о левый рукав своей куртки – и Стук замолчал.
Тонзуренная сволочь быстро подползла к своему спасителю на коленях, обхватила Ловчего за ноги и даже попыталась целовать колени. Ситуация – дурацкая, поза – двусмысленная, но не пинать же, в самом деле, только что спасенного человека.
И Хозяин молча подошел к повозке и наклонился над Ворюгой. Охотникам даже показалось, что Хозяин побледнел. Наверное, показалось. Солнце уже совсем скрылось за горами, и можно было легко ошибиться.
– Ловчий, – позвал Хозяин, не оборачиваясь. Ловчий с облегчением вздохнул, отодрал священника от своих ног, аккуратно положил его на камни и подошел к повозке. Не доходя шага замер. Принюхался. И охотникам показалось, что по лицу Ловчего пробежала судорога. Показалось, наверное.
Чтобы Ловчий испугался... Охотникам вдруг захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. А Гвоздь вдруг с удивлением обнаружил, что держит в руке кинжал, стоит прижавшись спиной к замковой стене и прикидывает в уме – успеет добежать до оставленного в конюшне арбалета, если, скажем, из-за скалы...
– Живой ваш Ворюга, – сказал Ловчий каким-то хриплым, странным голосом. – Даже живее некоторых живых.
Ловчий откашлялся, поправил капюшон на голове и, наконец, смог взглянуть в лица своих охотников.
– Ворюгу – в замок, повозку – в замок. Если хоть что-то пропадет – убью, – уже нормальным голосом произнес Ловчий, нашарил за спиной священника, зацепил его за одежду и понес в замок, как мешок.
Хозяин отодвинул Ворюгу, заглянул в повозку, забрал небольшой бочонок и пошел следом за Ловчим.
Двери в зал они за собой прикрыли плотно, но то, как через некоторое время священник закричал, было слышно во всем замке.
Отшельник, самый набожный из Охотников, даже чуть не перекрестился сгоряча.
А потом священник замолчал. Охотники, сидевшие в обеденном зале на первом этаже, даже подумали, что помер священник, пытки не выдержал или вообще...
Но священник не умер, а просто заговорил. Заговорил быстро, подробно, но тихо. Так, что слышали его рассказ только Хозяин и Ловчий. Если бы он заговорил сразу... вернее, если бы он не попытался врать, а сразу бы начал говорить правду, то и кричать от боли не пришлось бы.
С другой стороны, откуда мог знать священник, что эти два благородных господина легко отличают правду от самой изощренной лжи.
Как чуть позже оказалось, и врать-то священнику было особо нечего. Это ему казалось, что хранит он страшную тайну, а на самом деле...
Почти всю свою жизнь он имел дело с книгами. И самое кровавое, что делал в своей жизни, это вымарывал из текстов неправильные мысли и заменял их мыслями правильными. Потом вдруг пришлось отправиться в путь.
В путь священник отправился по приказу епископа. Епископ вызвал его к себе и сообщил, что нужно сменить в Трех деревнях слугу божьего, погрязшего в грехах и скатывающегося к ереси. И нужно его не просто сменить, а быть готовым к подвигу во славу Господа нашего и святой церкви.
– Кровь божья! – прошептал священник, когда Ловчий спросил, что именно находится в заветном бочонке.
Не чистая, конечно, но самая натуральная, привезенная из Святой земли храмовниками. Вот буквально на днях. Откуда именно они ее взяли, священник не знал, но сам видел, как кровь сия, в вине для причастия растворенная, раны залечивала. И даже прокаженного очистила.
Самой крови увидеть не пришлось, к сожалению, но бочонок вина был вручен священнику с подробными инструкциями и благословением. Самому пить на досуге освященное вино запрещалось, а следовало добавлять его в обыкновенное вино при причастии, исходя из пропорции один к пятидесяти, и только тогда, когда мор двинется по стране. И вот тогда...
– Мор? – спросил Ловчий.
– Мор? – повторил за ним Хозяин.
Священник как-то и не обратил внимания на то, каким тоном было произнесено это слово. За короткое время знакомства с Хозяином и Ловчим бедняга уже приобрел полезную привычку отвечать на вопросы быстро и правдиво.
– Да-да, – закивал священник. – И ринутся четыре всадника по земле, и падет звезда, и...
– Пасть закрой, – сказал Ловчий, и священник послушно щелкнул зубами.
