И Охотница окликнула Громовержца. А тот – позвал остальных. А потом они все стояли, чуть покачиваясь на волнах, вокруг корабля.
Паруса были наполнены ветром, по палубе деловито сновали матросы, а кормчий с помощником держали рулевое весло. Никто из людей не заметил богов. Как не замечали они и того, что корабль стоит на месте. И всё на корабле – и тросы, и палуба, и люди на этой палубе стоящие, были словно из стекла. Из мягкого хрусталя.
И было понятно, что никогда и никуда не приплывет этот корабль, что никогда не сможет сойти на берег его команда.
Ударил Громовержец. И паутина трещинок потянулась вдруг по хрусталю – от борта к мачте, по доскам и металлу, по лицам людей. Паутинка ширилась. Трещины углублялись, пронизывая на корабле всё и всех.
Что-то бесшумно крикнул кормчий, что-то смешное, и моряки на палубе рассмеялись в ответ, так же бесшумно. Трещинки, трещины... И вдруг разом корабль и всё, что было на нем, превратилось в мелкую легчайшую пыль, осело на поверхности моря, на мгновение превратив ее в пустыню.
Потом волна разорвала край белого покрывала, скомкала..
– Но ведь красиво! – сказал Певец. – А вы все купились на этот милый розыгрыш. И люди купились. Эти, придумавшие, как вас всех нагнуть и отыметь. Они думали, что я так хочу вернуться, что отдам свою идею им?
Глупцы.
Певец снова засмеялся и захлопал в ладони, словно аплодируя себе.
– Зачем мне мертвая земля, на которой только те, кто верует в их Бога, получают спасение? Только из моих рук. Только по моей просьбе. А то еще вдруг окажется, что я причинил вред любимым людям Смотрящих за Договором и попаду прямиком в Бездну, как нарушитель Клятвы. Нет, я пошутил. Из вас всех – только я не поддался на эти человеческие хитрости. Только я. Вас же послал Хозяин?
Певец, прищурившись, заглянул в глаза Громовержца.
– Ведь Хозяин? Громовержец отвернулся.
– Он поверил. Он. Бедненький. Поверил. В то, что я согласился на это. А ты – привык верить Хозяину и тупо исполнять его желания. А я... Я умею думать. Умею слагать стихи. Даже на диких наречиях этой земли. Над седой равниной... Они очень любят про седую равнину. Про воинов-ягуаров, зерна, Большую мать и Большого отца. И про змея, и про то, как оружие поработило людей... Оружие. Людей поработила глупость и жадность. Они тупые и жадные. Они... И вы... Вы все...
Певец стоял на самом краю скалы и кричал, перекрывая шум моря.
– Ты, Воин. Ты самый безумный из нас. Ты приносишь кровавые жертвы камню...
– Это мое дело, – сказал Воин. И чайки взлетели со скал в небо.
– Это было твое дело, – сказал Поэт. – Ты думаешь, что все решает сила. Обычная сила или та Сила, которую нам передают люди? Чушь. Все решает ум. Все решает сила ума. Сила ума покоряет и обуздывает Силу. Вы живете прошлым. Вы все живете прошлым. Вспоминаете, как люди приносили вам жертвы и отдавали Силу, которую накапливали, но не могли использовать. И вам бы очень хотелось, чтобы все оставалось по-прежнему. И вам кажется, что все останется по-прежнему. Что все осталось по-прежнему. Откуда вам знать, как оно все на самом деле. Вам же нельзя на ту сторону...
Поэт небрежно махнул рукой за спину, на восток. И все боги, далее Воин, посмотрели в ту сторону.
– А Хозяин ничего вам не говорит. Либо сам не знает, либо не считает нужным раскрывать вам эту страшную тайну. А ведь люди изменились. Они... Они больше не приносят жертвы. Они идут в храмы не для того, чтобы отдать свою Силу, а для того, чтобы просить помощь у своего Бога. Бога, которого когда-то придумали Бес и Бродяга. И что, вы думаете, этот придуманный бог приходит им на помощь? Вытирает им сопли и способствует успехам в труде и личной жизни?
Певец поднял с земли камень и бросил его в море. Далеко. Словно пытался перебросить через горизонт.
– Я, наверное, уже научился добрасывать камень до того берега, – сказал Певец. – Но никак не могу в этом убедиться. Не пускают.
Певец снова сел на камень и замолчал. Молчали и боги. Просто стояли и молчали, осознавая вдруг, как нелепо смотрятся во всех этих рисунках, шкурах, перьях... Осознавая, как много потеряли, не получив взамен почти ничего.
– А вы никогда не задумывались, почему никто из нас не смог здесь ничего сделать? – тихо-тихо спросил Певец. – Мы тут почти тысячу лет. Тысячу раз вокруг нас все менялось, но мы оставались прежними. Да, мы не могли больше заводить себе ипостасей и аватар, но мы даже и не попытались распространить свое влияние. Мы довольствовались двумя-тремя племенами, тогда, когда могли захватить все здесь, покорить своей воле.
– Вот ты, Трепло, – Певец ткнул пальцем в сторону одного из богов. – Почему ты не вмешался, когда племена строителей пирамид побежали к хренам собачьим от горных племен? За горцами никто из наших не стоял. Они сами придумали себе идола и весело понесли его в леса и города, ломящиеся от еды и сладких девок. Знаете почему? Потому что все это для нас было временным. Мы ждали, что вот не сегодня завтра мы вернемся. Вернемся – и снова будем жить там где хотим, и так, как хотим. А люди там...
Снова взмах в сторону горизонта, и снова боги посмотрели туда же.
– Люди научились лепить Силу. Лепить из Силы, как из глины, свои фантазии и видения. Свое безумие. Не все, но многие. И даже из тех, кто это умеет, не все осознают это свое умение. Их называют ведьмами и колдунами. Их убивают, но они рано или поздно все равно победят. Уже сейчас тот мир наводнен странными существами и чудовищами, порожденными такими вот умельцами. А вы не знаете...
– Почему – не знаем? – переспросила Охотница, и голос ее прозвучал странно, будто говорила она не о себе, а о ком-то другом. – Знаем. Я ухожу уже из третьего племени, потому что кто-то из моих дикарей придумал лучшую богиню. Это было так странно в первый раз. Я прихожу к шаману на его призыв и обнаруживаю, что я не одна. Там же стоит такая мощная баба, ее глаза светятся, а волосы шевелятся,
