Нильс собирался запротестовать, но Соммерстед тут же продолжил:
— Но у тебя талант, Нильс, без всяких сомнений.
— Талант разговаривать с людьми?
— Талант посредника. Тебе практически всегда удается их отговорить. Я бы только хотел, чтобы ты не был таким…
— Каким?
— Странным. Все эти твои страхи перед путешествиями, маниакальные фазы, дружбы с психопатами…
— С одним-единственным психопатом. Вы говорите так, будто…
Соммерстед перебил его:
— Неужели ты хоть изредка не можешь просто делать то, чего от тебя ждут?
Нильс смотрел в пол. Делать, что от него ждут? Прежде чем он успел ответить, Соммерстед продолжил:
— Ты, кажется, собираешься в отпуск?
— Да, но только на неделю.
— Понятно. Слушай, я правда считаю, что ты отлично поработал вчера. Поэтому как насчет продолжения? Давай начнем с каких-то небольших заданий.
— Я готов.
— У меня есть для тебя дело. Ничего серьезного, я просто хочу, чтобы ты связался с несколькими людьми. Поговорил с ними.
— Ну еще бы, вы же сами сказали, что у меня это отлично получается! — Нильс даже не пытался скрыть сарказм.
Соммерстед взглянул на него с раздражением.
— И с кем я должен говорить?
— С хорошими людьми.
Соммерстед принялся искать что-то в куче бумаг на столе, качая головой и комментируя непрерывный поток
— Помнишь звук старого телекса?
О да, Нильс прекрасно помнил телекс, который получал корректировки и предостережения из штаб- квартиры Интерпола в Лионе. Теперь эти функции исполняет компьютер — или тысяча компьютеров. Но раньше телекс работал беспрерывно, и монотонный механический принтер ни на мгновение не давал забыть о том, что мир с каждой минутой становится все менее и менее пригодным местом для жизни. Если кто-то хотел увидеть мировое зло в концентрированном виде, то достаточно было постоять минут двадцать перед жужжащим телексом: серийные убийцы, контрабанда наркотиков, торговля женщинами, перевозка через границу похищенных детей, нелегальных мигрантов и обогащенного урана. Ну и по мелочи: перевозка исчезающих видов животных — львов, гепардов, редких попугаев, даже дельфинов. Список был бесконечный. Контрабанда произведений искусства и ценных предметов старины, скрипок Страдивари и драгоценностей русских царей. До сих пор не найдена даже тысячная доля того, что нацистская Германия награбила в оккупированных ею странах. Где-то в неведомых немецких тайниках и подвалах все еще хранятся бриллианты, янтарь и украшения Византийской империи, картины Дега и золотые слитки, принадлежавшие еврейским семьям. Все это до сих пор продолжают искать. Возле телекса начинала болеть голова. Хотелось закричать и убежать, хотелось прыгнуть в море и мечтать о том, чтобы человечество никогда не появилось, чтобы Землю продолжали населять динозавры.
Но теперь информация идет через интерполовскую сеть, объединяющую все страны-участницы. Она называется
— Красная карточка, — сказал Соммерстед, наконец-то найдя дело в куче бумаг. — По всей видимости, убивают хороших людей.
— Убивают хороших людей?
— Похоже на то. В разных точках земного шара: Китай, Индия, Россия, США. Большинство жертв были заняты в так называемой «индустрии добра». Ну, ты понимаешь: врачи, спасатели, волонтеры в странах развивающегося мира.
Нильс прочел:
— Раньше мы не стали бы тратить время на такое. Но теперь, после скандала с карикатурами… Глобализация, что бы это ни значило.
— Что связывает убийства? — спросил Нильс.
— Насколько я понял — какая-то метка на спине жертвы. Может, это убийства на религиозной почве? Скоро на каждом втором перекрестке будет подстерегать псих с турецкой саблей и пристегнутой к поясу тонной динамита.
— Вы считаете, речь идет о религиозных мотивах?
— Возможно; но к собственно расследованию мы не имеем никакого отношения. И слава богу, потому что священные убийства — это всегда бумажная канитель, приходится перерывать тонны старых документов и запылившихся книг. Где, скажите мне, ревность и жадность — эти ясные и понятные мотивы?
Соммерстед резко замолчал, уставившись в окно, и у Нильса появилось подозрение, что слово «ревность» унесло его мысли куда-то далеко. Он не раз встречал жену Соммерстеда — светловолосую, немного поблекшую красавицу, воспитанницу частной школы-пансиона, которая наверняка никогда не сталкивалась с теневой стороной жизни. Похоже, однако, что у богатой домохозяйки тоже бывали свои сложности — где-то же и она должна одерживать победы и пробовать свои силы, подпитывая душу подтверждением действенности своих чар. Жена Соммерстеда черпала все это в мужских взглядах. Нильс заметил это сразу же, когда впервые увидел ее на каком-то приеме. Она стояла рядом с мужем, несколько раз брала его за руку, но все время обменивалась с кем-то взглядами.
— Я бы хотел, чтобы ты сегодня связался с… ну скажем, с восемью-десятью людьми доброй воли в Копенгагене. Спросил, не заметили ли они чего-то необычного. Генеральный секретарь Красного Креста, кто-нибудь по правам человека, ну и эти… защитники окружающей среды. Что-то вроде этого. Попроси их быть начеку. Тогда с нас взятки гладки.
— Как насчет всех тех, кто приехал на саммит?
— Нет. — Соммерстед неестественно рассмеялся. — Они, во-первых, и так неплохо защищены, а во- вторых, уедут домой через четыре дня. Я думаю, мы говорим об угрозе с дальней перспективой.
Нильс бегло просмотрел выданные ему два листа бумаги, хотя Соммерстеду явно не терпелось выставить его за дверь.
— Есть подозреваемые?
— Бентцон, это чистая перестраховка, ничего больше.
— Почему они тогда передали дело нам?
— Слушай, это пустяк, ты можешь вообще рассматривать это как выходной, в качестве благодарности за работу вчера ночью. Если мы станем воспринимать такие неопределенные угрозы всерьез, у нас не останется времени ни на что другое. У меня и без того хватает сейчас работы, стоит мне допустить малейшую ошибку — и завтра же на моем пороге возникнут три утренние газеты и сто семьдесят девять членов парламента, и все будут требовать разъяснений, проведения внутренних расследований и
