откуда-то информацию. И логично предположить, что черпает он ее из интернета.
— Резонно.
— Поэтому я предлагаю искать — и думаю, что террорист занимается тем же, — с помощью слов, которые мы все ассоциируем с топ-листом добрых дел. Ну там, окружающая среда, третий мир, все такое.
Пока Сусанне пыталась понять, готова ли она считать это хорошей идеей, Нильс подхватил:
— Волонтерство, СПИД, лекарства.
Каспер кивнул и продолжил:
— Климат. Вакцины. Рак. Экология. СО2.
— Но что значит — быть хорошим человеком? — перебила Сусанне.
— Это не имеет значения, — сказал Каспер. — Главное — чтобы другие считали тебя хорошим человеком.
Нильс подкинул еще несколько предложений:
— Исследования. Чистая вода, нет, чистая питьевая вода.
— Да, хорошо. Еще.
Пальцы Каспера забегали по клавиатуре, и Сусанне наконец-то отбросила свой скепсис:
— Детская смертность, может быть? Малярия. Здоровье.
— Хорошо!
— Борьба с неграмотностью, проституцией.
— Со злоупотреблениями, — вставил Нильс.
— Микрокредиты. Волонтеры в странах третьего мира, добровольцы, — сказал Каспер.
— И тропический лес, — закончила Сусанне, глядя на них таким негодующим взглядом, как будто Каспер с Нильсом лично вырубали тропические леса под корень. Пальцы Каспера застыли над клавиатурой, как будто он сидел за роялем «Стейнвей», из которого только что извлек последние аккорды рахманиновской Симфонии № 3:
— Дай мне десять минут.
Нильс провел эти десять минут у автомата с кофе. Он здесь был так себе, никакого сравнения с кофе из эспрессомашины, которую Катрине привезла в прошлом году домой из Парижа. Настроение у Нильса было неважное; возможно, на него давила обстановка архива — все эти нераскрытые убийства. Нильс ненавидел несправедливость сильнее, чем любил справедливость. Любое нераскрытое преступление — убийство, изнасилование, нападение — не давало ему спать ночами, наполняло его негодованием и злостью. Именно энергия несправедливости двигала его вперед. Но добившись осуждения преступника, стоя перед зданием суда и глядя, как того увозят, Нильс часто чувствовал внутри какую-то необъяснимую пустоту.
— Так. Сколько имен тебе нужно? — спросил со своего места Каспер.
Нильс взглянул на часы. Начало одиннадцатого. Не позднее шести ему нужно вернуться домой, чтобы собрать вещи. Не забыть еще выпить таблетки. Итого у него есть восемь часов. Скажем, по часу на каждого. Со всеми людьми из списка он должен будет поговорить лично, потенциальная угроза убийства, сколь бы призрачной она ни была, не тема для телефонной беседы, рассудил Нильс.
— Восемь фамилий из начала списка.
— Распечатать тебе?
— Да, пожалуйста.
Принтер зажужжал. Нильс взглянул на список. Сливки благотворительной индустрии.
— Проверить их по нашей базе? — у Каспера на лице появилось нечто похожее на улыбку. Предложение было соблазнительным. Те, кто получает большинство хитов на «добрые слова», те, кто всегда появляется на экране или страницах газет, когда речь заходит о помощи сирым и убогим, — так не проверить ли сейчас, что может рассказать о них полицейская база данных?
— Ну что? Это больше двух минут не займет.
— Нет, не стоит. Нас ведь интересует то, как их воспринимают остальные.
Сусанне заглянула в список через плечо Нильса.
— Ну вот, я же вам говорила, — с облегчением сказала она, — руководитель «Спасем детей» тут тоже есть. Но вот что здесь делает Мерск?
Каспер изучил страницу поиска и покачал головой.
— Мерск имеет отношение к такому количеству проектов в Дании и за ее пределами, что всплывает чуть ли не каждый раз, когда мы запускаем поиск. Его налоги наверняка позволяют финансировать сотни муниципальных школ. Но если бы нам потребовалось найти наиболее ненавистных датчан, он бы тоже, несомненно, оказался в списке. Убрать его?
— Да, давай уберем. Он первый кандидат на выбывание.
— А тот, кто здесь указан первым номером, он кто такой? — спросила Сусанне.
— Торвальдсен? — переспросил Нильс, удивляясь ее незнанию. — Это же генеральный секретарь Красного Креста.
Новый список вышел из принтера. Вместо Мерска на шестом месте оказался часто появляющийся в средствах массовой информации священник.
— Все старые знакомцы, — констатировал Нильс. — Кроме восьмого номера. Его я не знаю.
— Густав Лунд. 11237 совпадений на слова «спасать» и «мир». Давай я проверю, — сказал Каспер, запуская поиск на имя. На экране появился видный профессор за пятьдесят.
— Красивый, — сухо сказала Сусанне.
— Густав Лунд. Математик, профессор. Ага, получил Нобелевскую премию в 2003 году, совместно с двумя канадскими и тремя американскими коллегами. Хм… Его сын покончил с собой… ему было всего двенадцать лет.
— Ну, от этого его отец не становится плохим человеком.
Похоже было, что Нильс и Каспер не совсем с этим согласны.
— И что в нем хорошего? — спросила Сусанне.
— Это вопрос. — Каспер внимательно смотрел на экран. — А, вот: в Нобелевской речи он сказал, что «мир спасет математика». Эту фразу, похоже, постоянно и повсеместно цитировали. Если хочешь, я могу его убрать и поставить вместо него девятый номер. Докладчик по климатическим вопросам из…
— Да нет, не стоит, — сказал Нильс, глядя на список. — Оставим место для сюрпризов.
12
Выходя из самолета, Абдул Хади смотрел в пол, не осмеливаясь взглянуть в глаза стюардессе. Она принадлежала Западу, была собственностью Запада, и у него не было никаких оснований пытаться убедить себя в чем-то другом. К тому же она слишком сильно напоминала ему о сестре, хотя была совсем на нее не похожа. Возраст — единственное, что их объединяло, сестре сейчас было бы примерно столько же, тридцать восемь. Ей успело исполниться только восемь.
На паспортном контроле он встал в очередь для «лиц с иным гражданством». Граждане Евросоюза легко проскальзывали сквозь свой привилегированный вход. Им можно доверять. Очередь, в которой стоял Абдул Хади, не двигалась, но он давно к этому привык. Однажды какой-то араб назвал такую очередь «восточным экспрессом». Сомалийская мать с тремя детьми вела безнадежный для нее разговор со шведским полицейским за стеклом. Абдул Хади с первого взгляда понял, что ее никогда не пустят в страну, он видел такие ситуации каждый раз, пересекая границу. Не-западные граждане, которых отсылают обратно. Проблемы с визой, имя ребенка по-разному записано в паспорте и на билете, отсутствие обратного билета, слишком старая паспортная фотография — малейшее несоответствие правилам, и тебе
