– Только говори, когда приедешь, чтобы я не ждала как дура, – Гринчуку показалось, что Нина всхлипнула.
– Ну не знаю, – сказал Гринчук. – Не знаю. Честное слово. Даже не представляю, что у меня будет этой ночью. Если смогу – приеду.
– А сможешь?
– Если жив буду – приеду, – Гринчук покосился на стоящего у двери Братка.
Тот укоризненно посмотрел на подполковника и ушел на кухню. Хлопнула дверца холодильника.
– Это опасно? – спросила Нина.
– Ага, – ответил Гринчук, – вначале для печени, потом для мозгов.
– Будь ты… – начала Нина, но Гринчук ее опередил.
– Не надо, Нина. Проклятия – дело такое, что и оглянуться не успеешь, как шерсть обсыпалась, и гробовщик мерку снимает. Я приеду. Постараюсь.
Нина повесила трубку.
Гричук тоже.
В комнату вошел Браток, держа в руках открытую бутылку пива. Посмотрел на Гринчука. Снова укоризненно.
– Что, Ваня, не нравлюсь? – спросил Зеленый.
– Не нравитесь, товарищ подполковник.
– И хрен с тобой, Ваня. Я не итальянская сантехника, чтобы всем нравиться. – Гринчук сунул руки в карманы и прошелся по комнате. – Да и итальянская сантехника нравиться людям потому, что в нее можно нагадить.
– Нинка ведь тоже – не унитаз, – сказал Браток. – Она ведь человек…
– Человек, – кивнул Гринчук, – а я тогда кто?
– Тоже человек, – Браток отхлебнул пива и присел на подоконник.
В комнате не было никакой мебели, кроме кровати и пары стульев, занятых одеждой.
– Ну, так имеет тоже человек право не выслушивать нравоучения? – спросил Гринчук.
– Имеет, – Браток сделал большой глоток и вытер губы. – Только и остальные человеки имеют право на то, чтобы о них не вытирали ноги.
– Что ты говоришь? – восхитился Гринчук. – С каких это пор мы стали такими тонкими психологами и борцами за женское счастье? Пьешь, между прочим, мое пиво, и меня же еще и учишь.
– Пиво, между прочим, это я вчера за свои бабки купил, принес и поставил в холодильник, – спокойно сказал Браток, – еще я туда поставил молоко, консервы и положил несколько пачек пельменей. Иначе у вас, Юрий Иванович, ни хрена в холодильнике не было бы. Это, во-первых. А во-вторых, товарищ подполковник, не хрен передо мной выпендриваться, сильную личность корчить. Сами боитесь с Нинкой определенности, оттого и жилы мотаете ей и себе.
– Это ты сейчас придумал? – спросил, помолчав, Гринчук.
– Это Миша сказал. Еще два месяца назад, – Браток поставил ополовиненную бутылку на подоконник рядом с собой.
Гринчук кашлянул, почесал в затылке и присел на край кровати. Вид у него был несколько смущенный. И это смущение было настолько необычным для Зеленого, что Браток поспешил отвернуться и посмотреть в окно.
– А где он? – спросил Гринчук.
– Миша? Пошел подарки покупать. Ему нужно много подарков купить. Бабе Ирине, Доктору, близнецам этим, Кошкиным. Нине твоей, между прочим, и еще там…
– Бабам его, – подсказал Гринчук. – Ты-то всем подарки приготовил?
– Сколько мне там их готовить? – Браток начертил на стекле какую-то загогулину.
– Вот и мне, – хмыкнул Гринчук, – и мне, в общем, некого осчастливливать.
– Нинку вон осчастливьте, – предложил Браток. – Позвоните вон и скажите, что, типа, любите, просите прощения.
– Слушай, а ты не хочешь пойти на фиг прогуляться? – осведомился Зеленый. – Пойти, типа, за подарками?
Браток молча встал и вышел из комнаты.
Гринчук постучал пальцами по спинке кровати. Взял телефонную трубку и набрал номер.
– Ало, Нина?
Открылась дверь, и в комнату заглянул Браток:
– От меня ей привет и поздравления.
Дверь успела захлопнуться, прежде чем в нее врезалась подушка.
Перед Новым годом обычно звонят много. Телефонные линии в этот день всегда перегружены поздравлениями и приглашениями.
