где толстыми нитками тончайших кружев 'ришелье'. Такая обстановка посчиталась бы в Москве слишком старомодной. Но здесь, видимо, хозяина больше волновала не мода, а стиль. Стиль был един. Чувствовалось, что он умел ценить и хранить старые вещи. А, может, просто не желал тратиться на приобретение новых. Эту мысль подтверждали и допотопный радиоприемник, и отсутствие телевизора, не говоря уж о прочей электротехнике. Но на кухне было почти все что надо и даже то, что редко пригождается в хозяйстве: — и тостер, и соковыжималка, и электромясорубка и печка-гриль и даже блинница.
Они молча поднялись на второй. Алина едва приоткрыла дверь в одну из комнат и тут же закрыла.
— Не хочу заходить туда. Это спальня, где он умер. Я чувствую это Прошептала она Кириллу.
Кирилл кивнул, невольно улыбнувшись её детскому страху.
Они вошли в другую спальную комнату. Спертый запах давно не проветриваемого помещения, сырость и пыль… По стенам: трельяж с незамысловатой резьбой, старинный шкаф невероятных размеров эпохи классицизма. Две соединенные вместе кровати казались огромным ложем, под золотым, набивного китайского шелка покрывалом, люстра с абажуром того шелка, им же покрытый узкий стол, из него же массивные гардины. Вся комната казалась золотистой, но почему-то не вызывала чувства радости, роскоши, но жалости!..
Алина отодвинула гардину и распахнула окно. В сиреневых сумерках, словно в вуали город казался выцветшим на солнце. Свинцовое море сливалось со свинцовым небом. Сквозь металлическую пленку воздуха пронзительно прорывалось закатное солнце. Узкие кривые улочки, обозначенные рядами сначала терракотовых, замшелых, а далее современных серых крыш сбегали, словно ручейки, вниз к морю. Сразу было видно, что западная часть Канн куда беднее той, что ближе к Ницце. Беднее, но не бледнее, а живописней, словно исполненная в интимно-таинственной манере картина старого мастера, пробуждающая детскую жажду смотреть, смотреть… Просыпаться — смотреть, смотреть, засыпая. И пусть за всю твою жизнь на ней ничего такого не изменится, зато не хватит и жизни рассмотреть, заметить и запомнить все- все, каждую мелочь. Смотреть… и открывать каждый раз нечто потаенное раньше.
Алина вздохнула, слов не хватало, чтобы выразить свое состояние распахнутых глаз, и все же она сказала:
— Как в сказке.
— Тоска, — пробурчал подошедший Кирилл.
— А у тебя нет желания плюнуть на все и жить в этом маленьком городе?.. Жить…
— Я хотела бы жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки… — вальяжно продекламировал Кирилл, поцеловал Алину в мочку уха и вздохнул, обнимая, — Эх ты… поэтесса. Почти Цветаева. Но Канны — это не Таруса, отсюда некуда уйти. Представляешь, какая здесь тоска от сезона до сезона?.. Да и фестиваль этот, наверняка, местные не допускаются. Одна морока. — Вздохнул он и добавил, — Тщета провинциальной гордыни.
— Конечно, город без безликих небоскребов и бензинового смога, для тебя. А на самом деле тебе нужно ощущение плотности населения, ты не можешь жить в разряженном пространстве.
— Нет, просто места здесь хорошие, но делать здесь нечего.
— Но сюда съезжается весь мир!
— Что толку. Лучше самому разъезжать по всему миру, чем сидеть в этом городке и ждать, когда будет можно поглазеть на чужую тусовку.
— Но здесь море, горы… Здесь так уютно!..
— Я всегда слышал: 'Ах, Канны! Канны…' А городок поменьше любого нашего приморского… Любого. Того же нашего Батуми.
— Батуми уже не наш.
— С Ялтой можно сравнить.
— Ялта тоже уже не русская территория.
— А и не надо. Зато, теперь нам, русским, весь мир открыт. Хочешь лети в Канны, хочешь на Канары. Да хоть в Бразилию…
— Когда есть деньги…
— Вот видишь, как теперь все просто. Всего лишь — надо иметь деньги. А раньше даже деньги не спасали.
Они спустились вниз. Зинаида скромно стояла на крыльце и смотрела на закат. Угрюмый профиль её лица не сообщал о том, что эта дама из разговорчивых. Но лишь она заметила собеседников, выражения её лица резко изменилось, речь полилась беспрерывным ручьем.
Они застыли перед ней, рассеянные от переживания непривычных ощущений, едва успевали улавливать смысл:
— …Я всю жизнь пела в церковном хоре. Теперь церковь работает раз в неделю. Говорят, скоро совсем закроют. Когда Александр овдовел… Его жена Шарлота родилась в этом доме. Мы подружились. Это было после войны. Не подумайте плохо. Александр был красив, как ле Сид. Ваша супруга так одета!.. — тут же перескочило её внимание на Алину, стоящую на крыльце в распахнутом полушубке из чернобурки поверх шелкового черного топа, в облегающих бархатистых черных джинсах и в туфельках на высоком каблуке.
Ей было откровенно жарко, но разве она могла предположить, что здесь не бывает ниже ноля. И в тоже время, боясь, что её просквозит, она не решалась скинуть меха. Слишком чувствительные были её плечи.
— У нас так не одеваются! Так элегантно! Так женственно! От кутюр?
'Что такого в моей одежде? — удивленно оглядела себя Алина и, скинув шубу, прошла в дом, бросила её на кресло напоминающее о временах короля Людовика под неизвестным ей номером. Настроение её мгновенно испортилось. Комплимент Зинаиды показался слишком натянутым. 'На что она смотрит? Обыкновенные брюки и топ из Южной Кореи. И это мне говорит француженка?!' думала Алина и, достав из чемодана бирюзовый свитер в черную крупную полоску, словно матроска, отчего её элитарный вид сразу приобрел приятельски веселый налет, вернулась на крыльцо.
А Зинаида, словно не заметив перемен в облике Алины, продолжала свои рулады:
— Во Францию не завозят текстиль других стран. Сразу видно, что мадам Алина благородных кровей… Одеваться умеет. Женщина не для каждого.
'Сума сойти, выходит сними с меня эти шмотки, и я уж никто?! Да и шмотки-то никакие!'
— Вы ведете свой род от основателя Руси!.. Это очень древний род. Я знаю. Александр рассказывал мне. Вы члены Дворянского собрания?
— Нет.
— Почему вы не восстановились в правах?
— В каких ещё правах? — словно загипнотизированный, глядя в подернутые старческой дымкой, в прошлом темные, глаза Зинаиды, буркнул Кирилл. Никаких прав — одни обязанности.
— О! Это не хорошо. Юрий Долгорукий ваш предок!
— Вот как? — удивленно посмотрел Кирилл на менее удивленную Алину, Пьяница и обжора, с похмелья указавший на семь холмов, оттого что сил не было двигаться дальше — это твой предок?! Да у тебя, кис, подпорченная кровь. Он же умер оттого, что перебрал чуток. Но, вроде бы, ты не алкоголичка дорогая?
— Не хорошо так пренебрегать своими… своим классом! Дворянское собрание…
— Какой ещё класс?! Видел я эту свару, бывших партийных активисток! проворчал Кирилл.
— Но класс! Ваш класс открывает перед вами все двери!
— А может князь работать мясником? — спросила Алина, едва сдерживая улыбку.
— В том случае, когда князь из… radeau de la Meduse… как это по-русски?.. Обломки 'Медузы'… то есть — корабля. Когда он потерпел кораблекрушение. Я согласна.
— Значит, разрешаете?
— Было такое. Наши князья, графы, дворянство… кем только не работали.
— Так кем же этот мясник будет называться? Князем или мясником?
Для непосвященных — мясником. Но только в рабочие дни недели. Нашлась Зинаида. — Я вижу,
