хорошо знала Ван Гога.
— А не слишком ли вы молоды, чтобы знать его?
— Ну не то чтобы знала… Один приятель возил меня в дом, где он покончил с собой. Это было очень впечатляюще.
(Верно, Рене заставил совершить это паломничество в Овер, верно и то, что она была тронута. Настолько, что к первым двум полотнам Ван Гога добавила еще два.)
— Вы попозируете для меня? — спрашивает Климт.
— Я не так уж красива.
Он смеется, думая, что все дело в женском кокетстве, тогда как она сама искренность. Он объясняет, что хотел бы ухватить некоторые ее движения, которых он не встречал до сих пор у женщин, что-то вроде высшего напряжения, свойственного очень немногим.
— Предупреждаю, спать с вами я не стану, — говоритона. — У меня другой в сердце.
Он в отчаянии, но готов смириться с этим, главное, что ему нужно, это движения ее головы и плеч, груди и подбородка, 'ваша манера держать голову'. Он усаживает ее на высокий табурет, ноги остаются на полу, и, когда она расстегивает платье и спускает его до талии, избавившись заодно и от рубашек, принимается орудовать углем. Начинает сначала раз пятнадцать — двадцать, накапливая эскизы.
— Не могу. Будьте добры одеться…
Она наклоняется над набросками, разбросанными по полу мастерской. То, как он нарисовал ее, — весьма странно.
— Я не такая большая.
— А я вижу вас большой.
— А почему глаза у меня почти что закрыты?
— Потому что если бы я изобразил взгляд ваших глаз, то на остальное не хватило бы места…
(Много лет спустя он напишет картину. В 1909 году в одном из музеев Венеции она застынет перед этим творением Густава Климта, на котором он изобразил ее, Ханну. Ошибки быть не может: все на месте, очень длинная и очень прямая дуга бровей, такой же прямой нос, чувственная складка алых губ, острые углы лица, маленькие груди с розовыми сосками, тяжелая копна волос, зачесанных на затылок, тяжелые веки, едва приоткрывающие светлые зрачки. У женщины на полотне — Саломеи — белые руки, которыми она держит за волосы казненного Иоанна Крестителя с закрытыми глазами. Этот образ, в общем-то вполне в духе Густава Климта, будет навевать на Ханну печаль в течение долгих недель.)
Но весной 1899 года он окажет Ханне небольшую услугу, ради которой она и пришла, хотя для него это будет не более чем детской игрой.
Ее часто посещают странные идеи, она это знает. Хотя в данном случае она хочет лишь прийти на помощь своему кузену…
— Кому он отдает предпочтение? — спрашивает Климт.
— Я не знаю, — отвечает Ханна. — Я бы очень удивилась, если бы это было точно установлено.
— Блондинки, брюнетки или рыжие?
— Блондинки, — твердо отвечает Ханна. И думает: 'По крайней мере, он хотя бы привыкнет к Лиззи…'
— Полногрудые или нет? Ренуаровский или рембрандтовский стиль? Или, наоборот, осиная талия? В моем списке есть все.
Их обоих охватывает безумное веселье. Кажется, она хочет купить кастрюлю, а он предлагает их дюжину на выбор. Она не знает, что ответить:
— А если на ваш вкус?
Климт заявляет, что он отдает предпочтение женщинам высоким и тонким, но в данном случае посоветовал бы выбрать блондинку, достаточно пышнотелую, нежную, мягкую на ощупь, очень женственную, одним словом, уютную (тут их охватывает новый приступ веселья), приблизительно двадцати пяти лет, обладающую, следовательно, необходимым опытом в любви и одновременно не слишком потасканную. У него есть такая под рукой, одна из его натурщиц, не проститутка, но женщина бесстыжая в своей желанности, которую легко будет уломать, чтобы она исполнила — как бы это сказать? — миссию посвящения…
— Его зовут Марьян Каден, — сообщает Ханна. — Он совсем не урод, правда. Насколько я могу судить, он нормально сложен, без видимых недостатков. В него можно влюбиться. Я знаю девушку, с которой это случилось.
— Надеюсь, речь идет не о вас?
— Нет.
— Слава Богу, — говорит Климт, — это очень осложнило бы ситуацию, которая и без того запутанна. Гриззи, значит, влюбится в Марьяна. Согласен. Вы знаете, где, когда и как?
— Да. Она уже разработала все детали стратегии, которая приведет Марьяна прямо в постель, в объятия к…
— Ее зовут Гризельда Вагнер.
…В объятия Гризельды Вагнер. Это произойдет в квартире, которую она сняла рядом с канцелярией. У Марьяна там своя комната. Под каким-нибудь предлогом она наймет Гризельду Вагнер, сделает так, чтобы они остались одни. Нужно, чтобы первые шаги навстречу сделала Гризельда, мягко и очень-очень тонко: Марьяна не так-то легко провести. У Гризельды будет нужное время, нет нужды, чтобы она жадно набрасывалась на мальчика при первой же встрече.
Никакого риска, что она его… что он привяжется к ней и не захочет ее бросить? Я в нем очень нуждаюсь.
У Гриззи каменное сердце. Все остальное из более податливого материала.
Марьян с женщинами очень скован — это его единственный недостаток. Всю свою жизнь, с тех пор как стал ходить, он работал как вол, чудо, что он научился читать, а времени думать о женщинах у него и вовсе не было. Я позабочусь о том, чтобы у него было свободное время и чтобы он проводил его с Гризельдой. Найду возможность, для этого у меня достаточно воображения. И, оставшись одни, если только она не идиотка…
— Трах! — говорит Климт, корчась от смеха.
— Трах, — говорит Ханна.
Она смеется, но как же не поинтересоваться тем, что предпочитает натурщица: деньги или драгоценности? Климт отвечает, что лучше бы вообще не торговаться. У него есть предложение: он вызовет Гриззи на завтрашний день, разденет и заставит продемонстрировать все возможные позы. Так Ханна сможет точно определить, подходит она с точки зрения внешних данных или нет.
— Таким образом, вы покупаете отнюдь не кота в мешке. — Четвертый взрыв безумного хохота. — Что же касается остального, оплаты там, то вы сами, по-женски, разберетесь. — Пятый приступ веселья. — А он и не подумает взимать процент, — добавляет Климт.
Мысль увидеть товар вблизи прельщает Ханну.
— Завтра в 11? В 10 у меня встреча с банкирами, а в полдень прибудут декораторы из Лондона…
И действительно, на следующий день она исследует обнаженное тело натурщицы под всеми углами, с почти что угрожающей тщательностью. Вывод: подойдет как нельзя лучше.
…И история закрутится в точности так, как она и предполагала: во влажной и слегка одуряющей мягкости венской весны Марьян даст покорить себя и дойдет до того, что отведет свое 'завоевание' танцевать в 'Гринцинг'. 'Танцующий Марьян, подумать только! Во всяком случае, он избавится от прыщей на лице. А это само по себе благоприятно скажется на наших делах'.
Все еще май.
Ханна начинает испытывать беспокойство. Если бы она не была уверена в своем завтра, ее, пожалуй, охватило бы чувство, подобное ужасу. После первого февральского послания Мендель практически не подает никаких признаков жизни. Впрочем, было и второе письмо, чуть менее лаконичное, чем первое. Он повстречал здесь некую Ребекку Зингер. Ту, что была в семье Доббы. Чертовски красивая.
