Марьян переминается с ноги на ногу, наконец качает головой.
— Кажется, я знаю, чего ты добиваешься, — произносит он наконец.
В ответ — молчание. Но он все понял.
— Только нужно, чтобы этот ван Эйкем сделал то, чего ты от него ждешь.
Ее серые глаза округлились.
— Он сделает это, Марьян!
Теперь она абсолютно уверена в своей победе.
'Лиззи, мои рассуждения были просты. В тот момент меня могли сломать, лишь украв мои идеи. Я подумала, что это и будет сделано, и мне стало чертовски страшно. Учитывая капиталы шотландцев, у ван Эйкема было достаточно денег для достижения этой цели. Но он хотел всего и сразу. Если бы у него хватило терпения не только для того чтобы найти для себя химиков, но и дать им поработать 3–4 года, я бы погибла. Я бы разорилась, в лучшем случае мне пришлось бы продать все…
Но, слава Богу, он оказался нечист на руку и жаден.
И в декабре 98-го года я поняла, что держу его на крючке'.
Всего одиннадцать девушек, — сообщил Марьян в декабре 98-го года. — Две в Париже, три в Лондоне, остальные — в Берлине, Праге и Цюрихе. Половина — те, кого ты называешь косметологами, остальные — продавщицы. Он переманил их, указав в своем пригласительном письме, что гарантирует двойную оплату сравнительно с той, которую они получали здесь. Теперь они работают в качестве учителей для полусотни других.
— Ван Эйкем действует лично?
— Нет, через агента, некоего Уилфреда Миуса. У меня есть на него досье.
— Что они преподают?
— Все. Все, что проходят твои ученицы. Слово в слово, у меня есть тексты уроков.
— И как же ты их раздобыл?
Он заставил записаться в эту учебную группу свою сестру (одну из шести).
— Ах, Марьян.
Он не смеется. Этот бесстыжий плагиат является в его глазах простым и заурядным воровством. Более чем заурядным, поскольку в команде, которую готовит ван Эйкем, недостает человека, способного руководить.
— Разумеется, можно бы подобрать на этот пост мужчину. Но до сих пор ван Эйкем во всем копировал тебя, поэтому будет логичным предположить, что ему понадобится именно женщина. А опытную женщину не так-то легко найти. Хорошо бы… Он замирает и смотрит на Ханну. Чудо: он улыбается.
— Я понял, — говорит он. — Мы должны помочь ему.
— Именно, — отвечает Ханна.
Им остается договориться о кандидатуре.
Одна из центральных сцен этой драмы разыгралась несколько дней спустя. В ней столкнулись Ханна и Жанна Фугарил, директор института во Франции. Сцена была бурной (их споры вошли в поговорку, но этот был из ряда вон) и, что особенно важно, — публичной: ее свидетелями оказались не только служащие, но и многочисленные клиентки с улицы Риволи. Причиной ссоры послужила инициатива по открытию магазина в Монте-Карло, проявленная француженкой в обход своего патрона. Тон повышается, достигает холодной ярости, особенно после того как Жанна пригрозила вынести дело на суд 'настоящих патронов' в Лондоне, которые все и решат.
Действительно, Жанна отправляется в столицу Великобритании и два дня спустя возвращается оттуда с замкнутым видом: 'настоящие патроны' явно решили спор в пользу Ханны. К которой она с тех пор не желает даже обращаться.
7 января 99-го года с нею тайно связался что-то прослышавший Уилфред Миус. (В тот день Ханна находилась в Лондоне: вот уже три дня, как она встретила Менделя.)
На первые предложения Миуса Жанна отвечает отказом. Да, верно, что она больше не ладит с Польской Сучкой. Но все же она не оставит работу, приносящую ей 65 тысяч франков в год, не считая участия в доходах. 65 тысяч франков?! Миус потрясен. 'А вы что думали, господин Миус? Без меня предприятие не продержалось бы и двух месяцев. Один только Лондон признал мои заслуги…' И показывает контракты, связывающие ее с Твейтсом и подтверждающие правдивость ее слов.
Все еще находясь под впечатлением услышанного, Миус уходит.
…И возобновляет контакты 16-го числа того же месяца. Его предложения: 75 тысяч франков в год, трехгодичный контракт и два процента от прибылей.
Новый отказ Жанны. Это ее не устраивает. Но если бы ей предложили 100 тысяч франков в качестве своеобразной премии за переход к ним… Согласна, она могла бы довольствоваться 80 тысячами франков в течение пяти лет. Плюс компенсация, которая, разумеется, должна быть выплачена отдельно. И при условии: прежде чем принять окончательное решение, она сама должна убедиться в серьезности предприятия, в которое ей предлагают вступить. Разумеется, разведка пройдет незаметно. Только так и не иначе.
Голландцы загорелись.
В конце января она объедет все европейские предприятия, основанные ван Эйкемом, официальное открытие которых намечается на сентябрь 99-го года. Она заявит, что пышность всего этого ансамбля произвела на нее впечатление (еще бы: Генри-Беатрис ввел голландцев в баснословные расходы), но тем не менее обнаружит и недостаток в системе: 'Браво за институты и магазины, браво за школу в Лозанне, но что вы намереваетесь продавать?'
И вот тут открывается то, чего даже 'хорьки' Марьяна Кадена не смогли вынюхать: готовится к пуску завод в Бреда, в Голландии, еще один строится вблизи Берна в Швейцарии, лаборатория в Страсбурге, в немецком Эльзасе, где дюжина химиков работает вот уже в течение многих месяцев. Им даже удалось воспроизвести кремы, идентичные тем, которые…
Жанна злорадствует: все, чему они научились, — это копировать? Можно, вполне можно делать лучше. И ей известно, как. Ладно, она меняет лагерь и уходит в отставку со своей теперешней должности с 1 сентября. Она очень хочет работать с господином ван Эйкемом в качестве генерального директора по европейскому континенту. Но если ей заплатят, она сообщит способ враз превзойти все имеющиеся продукты в области женской красоты. Способ, правда, необычный…
После некоторых колебаний голландцы соглашаются. 150 тысяч франков сменяют своего хозяина, а Жанна начинает рассказ…
Вся сеть, якобы руководимая Польской Сучкой (которая, между прочим, обязана своим постом лишь тому, что является любовницей одного из крупных английских акционеров), базируется на работе лаборатории, руководимой некоей Джульеттой Манн. 'Я знаю, что вы это знали, господа ван Эйкем и Миус. Может быть, вам также известно, что купить госпожу Манн невозможно. Но чего вы не знаете, так это того, что Джульетта Манн — как бы это сказать? — подставное лицо. На самом деле все продукты доводятся до ума русской, гением-химиком. Она не может появляться на людях, поскольку три или четыре года назад была изобличена в России как анархистка. И теперь эта несчастная женщина живет в постоянном страхе, что ее арестуют. Именно этим Сучка и Джульетта Манн ее и удерживают. Нет, деньгами тут вопрос решать не придется. Достаточно будет просто завоевать ее доверие, что нелегко: она долго живет в изгнании и стала, можно сказать, нервнобольной. Но если помочь ей начать жизнь сначала… Я могу вас с нею свести. Если она вам подойдет — а она подойдет, — надеюсь еще на некоторое вознаграждение…' Имя бывшей анархистки — Татьяна Попински.
Внешне она напоминает затянутый кисет с табаком. На голове толстый шерстяной бабушкин платок, из-под которого торчат белокурые космы не первой свежести. Полное лицо, достаточно отталкивающее, покрыто прыщами. Очки в деревянной оправе, кажется, собственного изготовления. Изъясняется на сногсшибательной смеси русско-французского и немецкого и постоянно вращает глазами, как будто боится, что в любой момент сюда смогут ворваться агенты царской охранки. Первое впечатление, произведенное на голландцев Татьяной Попински, не очень-то воодушевляет. Они даже несколько озадачены. Но ее ловкость в обращении с косметическими продуктами быстро ставит все на место. На глазах потрясенных химиков ван Эйкема, понюхав каждый из произведенных ими кремов, она с абсолютной точностью определит все
