Фон Шлоссер поднялся, обида на Герхадта подколодной змеей шуршала в нем. Последнее время он никак не мог поговорить с шефом о наболевшем. Герхардт все занят, обтяпывает какие-то делишки с пацанами из Министерства торговли. Ух! Фон Шлоссер до них доберется! Негодяи! Совсем запудрили мозги нашему любимому Герхардту.
Фон Шлоссер подошел к стильному крупноформатному календарю с изображением мосфильмовских звезд. Отличный календарь. На первой, январской, полосе – любимый Олег Даль в гриме Флоризеля. Он обожал этого актера, особенно в роли Зилова из вампиловской «Утиной охоты». Гениально! Фон Шлоссер сам играл эту роль в студенческом театре.
Приобщение к культуре, подлинной, высокой культуре Востока, вот что необходимо «арийцам». Фон Шлоссер уважал древнюю японскую культуру, восхищался массовой американской, но по-настоящему любил лишь уникальную русскую. Литература, театр и кино, древняя иконопись, авангард…
Когда Герхардт поручил ему курировать грандиозную выставку «Москва – Берлин», готовящуюся к юбилею Брест-Литовского мира, фон Шлоссер обрадовался. Он воодушевленно сказал Герхардту, что с удовольствием возьмется за дело, про себя же подумал: «На этот раз никакой идеологии, никакого блядства – чистое искусство».
Но кто из кураторов осилит, сдюжит такой масштаб?
Выставка замышлялась как крупное культурное событие. Фон Шлоссер хотел провести параллели между германским и русским искусством на всем протяжении тысячелетней истории. Взять широко, смело, от самого, так сказать, изначала. Кто не споткнется в трудный момент ответственных решений? Кандидатуру предложил Абрам Зон. Хороший оказался парень, фон Шлоссер не ошибся, рекомендуя его Герхардту в качестве управляющего их активами.
За два месяца до того. Восточное Средиземноморье. Яхта «Белорус»
– Знаете ли, Абрам, я очень воодушевлен предстоящей выставкой. Мне бы хотелось остановиться и пристальнее взглянуть на некоторые отправные пункты национализма. На те пункты этого идейного течения, которые могут быть и источником невероятного подъема нации, но одновременно могут оказаться и причиной крушения государства, деградации национального духа. Фон Шлоссер с шипением вытянул из бокала последние капли коктейля.
– Повторить? – предложил Абрам.
– Да, пожалуйста, очень приятный коктейль. Вообще хорошо вот так посидеть на палубе, побеседовать о чем-то возвышенном, – фон Шлоссер и вправду чувствовал себя чрезвычайно комфортно. Он любил бывать на яхтах Абрама. Ему всегда нравилась необъяснимая способность русских тратить больше, чем зарабатываешь. Новая яхта «Белорус» поражала даже видавших виды. Сегодня фон Шлоссер впервые поднялся на ее борт. Сначала он просто растерялся от размеров и роскоши судна, потом что-то предательски кольнуло под ребром, едким соком потекло вверх по жилам, подступило к сердцу: «Какого черта он себе позволяет! Я работаю, как кочегар в трюме, по 14, а то и 15 часов в сутки, а этот яхты коллекционирует… Не пора ли Абрашку поставить на место, объяснить, что такое скромность и уважение к старшим?!»
Фон Шлоссер взял новый коктейль. Понемногу сердце успокоилось. «Всему свое время. Торопиться не надо, – думал фон Шлоссер, – каждому свое!»
– Мне кажется, – продолжал он разговор, – что искусство отнюдь не чуждо истории. Напротив, оно как скальпель в руках хирурга, врачующего недуги будущего.
– Вам стоит поговорить об этом с моим братом Адамом. Он буквально помешан на истории и, мне кажется, смог бы реализовать ваши замыслы.
Фон Шлоссер задумался: «А почему бы и нет? Почему бы не сделать русского куратором грандиозной выставки? В конце концов, „славянской угрозы“ больше не существует. На смену хвастливому лозунгу „Германия превыше всего“ пришел сдержанный „Германия – великая держава“. Теперь не славяне главный враг, и не родина славянства Россия. Наоборот, всё осторожней высказывается германская пресса по поводу газоносной державы, всё более определенным становится отношение Герхардта к Москве – „Мы, германцы и русские, отвечаем за будущее Европы“.
Фон Шлоссер взглянул в глаза Абрама.
– Германия – мировая держава, и развитие нашей экономики подчинено задачам «мировой державы».
– Да, я в курсе, – Абрам вдруг почувствовал холодный ветерок, налетевший с моря.
– Но нашим целям как всегда противостоит Англия с ее банками, американским флотом и стаей Бобберов, которых она приютила и теперь пестует в них ненависть и жажду мщения. Они никогда не простят нам – но не Гитлера, который, честно говоря, был душегубом, они не простят нам Бисмарка, сделавшего Германию наследницей великого Цезаря. Не идею, не человека, не мечту, но государственность ставил великий Бисмарк превыше всего! Государственность, и не важно, какой национальности ее подданные…
«Боже мой, – с ужасом думал Абрам, глядя на фон Шлоссера, – что же у него в голове творится! Откуда? Война 50 лет как кончилась, денег вагон, зачем это всё?..»
– Категория духа… – продолжал фон Шлоссер, медленно поворачивая действительно похожую на Цезаря, будто вырубленную из черного мрамора, красивую голову, но Абрам уже не слушал его. Он смотрел на закатное солнце и не мог дождаться, когда закончится лекция. Внезапно Абрам подумал о Боббере. Он вспомнил его таким, каким Шура бывал очень редко – растерянным и грустным. «Может быть, я ошибся, – думал Абрам, – может быть, Боббер не заказывал мое убийство, может быть, зря я участвую во всем этом…» – Абрам огляделся, увидел уходящую словно в бесконечность палубу «Белоруса», вспомнил про маленькую подводную лодку, на которой так приятно поплавать возле коралловых рифов, вспомнил про свое любимое недавно купленное московское «Торпедо», плюнул за борт и вернулся к разговору с фон Шлоссером…
Адам получил официальное предложение от германского Минкульта стать куратором грандиозной выставки «Москва – Берлин» в конце октября 1997 года. Выставка должна была открыться 3 марта, и времени оставалось очень мало. Адам с головой ушел в работу. Возможно, именно такого предложения он ждал всю жизнь.
Забросив другие дела, он работал, работал, работал и очень уставал. Он даже как будто забыл, как будто отрешился от рукописи отца. И тут опять проклятый сон: синее-синее море, полное тоски, и ощущение приближающегося пиздеца.
Адам спал на животе и не мог проснуться. Звонил телефон, но он его не слышал.
«Дрыхнет, ублюдок, – подумал Скот и положил трубку. – Ладно, позже перезвоню».
Назойливые гудки оборвались. Сон закончился, синее-синее море испарилось.
Адам открыл глаза. «Кажется, кто-то названивал», – подумал он спросонья. В этот момент телефон снова залился надоедливой мелодией. Скот был настойчив.
– Але, Адам, привет. Это Скот. Да. Не разбудил? Понятно. Я, ты знаешь, хотел спросить, как насчет этой берлинской выставки, у меня есть несколько проектов. Каких? Ну да, все про собак. Ну почему старье? Есть еще серия из двухсот фотографий, людишки разные, вроде как собачьи породы: ну, один там на бульдога похож, другой на стаффордшира. Да! Все на оргалите, под лаком. Что? Не подойдет?.. Почему? Много фотопроектов… но здесь вроде текст еще… понятно… Может, тогда возьмешь вымя!.. Да, большущее, из силикона… Места нет? Жаль… ну а, может быть… Не стоит? Ну а если попробовать… Не в тему? Ты так думаешь? Ну есть еще про овечек, действительно старый проект, но, честно говоря, не хотелось бы возвращаться к этой стилистике. Послушай, а может быть… Ясно. Понял. Ну хотя бы на будку перед входом я могу рассчитывать? Спасибо. Что?! Только на Московском открытии, а почему в Берлине будки не будет? Полиция не разрешит? А внутри? Нет, но… Что? Торопишься. Завтра созвонимся. Ах вот как … Ну хорошо, пусть будет завтра…
Скот положил трубку. Его бакенбарды распушились от статического электричества. Он был взбешен! Такого унижения ему не приходилось испытывать давно.
Адам между тем встал с постели и направился в душ. Нельзя сказать, что он презирал Скота. Скорее, наоборот, в свое время он испытывал определенную ревность к успехам начинающего автора. Но сейчас, после очередной поездки в Лондон, после того как снова появились тревожные сны, Адам просто не заметил, что оскорбил творца своим холодным «нет».
