Степановичу некогда было осведомиться. Только кой о чем догадывался, получив с опозданием столичные и европейские газеты. Но в Севастополе его ждал гость из Петербурга, давно желанный и все же – по времени – нежданный.
Гостем был милый друг, закадычный приятель, Михайла Францевич. Если и не было у него широко распространившейся славы одного из флагманов российского флота, то, во всяком случае, он заслужил гидрографическими трудами уважение моряков всех стран. Недавно завершен был его многолетний труд – описание Балтийского моря, и никого не удивило, что, как признанный глава русских гидрографов, генерал- майор Рейнеке назначен директором Гидрографического департамента.
Павел Степанович, конечно, заставил друга переселиться к себе, отдал комнату с видом на Южную бухту. Предполагалось, что отсюда поутру гость будет следить, как живут черноморцы на кораблях. Но, конечно, с первых дней этот план оба друга вместе поломали. Столь многое следовало обсудить и составить общее мнение, что Михаила Францевич сопровождал командира пятой дивизии на его флагманский корабль и по судам всех трех бригад. А Павел Степанович отправлялся с Михайлою Францевичем к командиру порта, пренеприятному Станюковичу, вырывать средства и людей для начала черноморских описей по планам прибывшего ученого Друга.
Они были бы совершенно довольны своим свиданием, возможностью несколько месяцев обходиться без переписки, продолжавшейся уже 30 лет, если бы не мысли о войне, если бы не ощущение, что с них, моряков, в этой войне наиболее спросит родная страна. От Михаилы Рейнеке Павел Степанович впервые услышал, что оба западных соседа отказались объявить дружественный нейтралитет, и оттого на огромных территориях от Дуная до финляндских шхер Россия теперь должна содержать полумиллионную армию.
– Если бы еще всюду были так готовы, как у вас, – говорит Рейнеке 11 августа, любуясь вместе с приятелем вновь пришедшими в Севастополь кораблями – трехдечный 'Великий князь Константин' и двухдечный 'Императрица Мария'.
– Живем трудами покойного Михаила Петровича, осуществлением его программы. И хорошо, что имеем ревностного Владимира Алексеевича. Вот поглядишь завтра, как Корнилов поведет корабли в двух колоннах на Севастополь, изображая соединенного неприятеля.
– А ты, Павел, будешь оборонять вход?
– Вернее, буду устанавливать слабые места обороны…
Маневры – для них требовался сначала вестовый ветер – начались в первом часу.
В 2 часа свежий ветер отходит к зюйд-весту, эскадра ложится правым галсом ниже Херсонесского маяка и быстро спускает гребные суда с ростров. На 'Двенадцати апостолах' взвиваются один за другим сигналы:
– Сняться с дрейфа.
– Поставить все паруса, какие можно нести, не вредя рангоуту.
– Атаковать неприятеля.
– Сделать по три выстрела из орудий, начиная по второй пушке адмиральского корабля.
Огонь батарей явно недостаточен, чтобы воспрепятствовать белокрылым колоннам, хотя бы и с сильными повреждениями, войти на рейд. Кроме того, заранее спущенные на воду барказы сейчас отдают концы и гребут к берегу. В правой колонне их прикрывает пароход 'Владимир', в левой – пароход 'Грозный'. Пристрелка по барказам чрезвычайно затруднена. Десант надо встречать ружейным огнем. Отбивать в штыки.
Корнилов на 'Двенадцати апостолах' проходит мимо 'Ростислава', 'Святослава' и 'Чесмы' и, бросив якорь против 'Императрицы Марии', открывает огонь.
За флагманом становятся 'Париж', 'Три святителя' и 'Храбрый'. Командующий кораблями севастопольского отряда имеет два свободных от атаки корабля – 'Варну' и 'Селафаил'. Они поворачиваются своими батареями 'Варна' против колонны фрегатов, 'Селафаил' против кораблей, но на этом завершаются маневры.
Павел Степанович уходит в каюту, делает заметки в памятной книжке. Разумеется, с таким числом судов ни одна эскадра не посмеет войти на рейд. И прежде она должна подавить береговые батареи. Но если эскадра будет в 3 – 4 раза сильнее и будет идти на парах, независимая от ветра, что ее остановит? Вход на рейд должен быть заперт не только огнем. Нужно заграждение.
Вечером у Корнилова, склонив свою крупную голову на руку, он слушает игру Лизаветы Васильевны на фортепьяно и задумчиво смотрит на выход с рейда.
– В Пунические войны Карфагенский порт запирался цепями. Очень ловко. Ежели бы мы придумали бон для Севастополя. Пожелали выйти на фарватер отомкнули…
Корнилов тоже смотрит на рейд через его плечо; сразу от общих вопросов он переходит к деловому обсуждению:
– Ставить надо между Александровской и Константиновской батареями. А ширина порядочная. Цепи придется сделать на буйках.
– С инженерами потолкуем. Если не возражаете, я займусь, – предлагает Павел Степанович. Он доволен. Он знает, что Владимир Алексеевич, если принял мысль, непременно быстро и хорошо добьется дельного решения.
А Корнилов порывисто срывается с места, наискось пересекает комнату и глухо бормочет:
– Все оказывается неосновательным: устройство портов, число пароходов, береговые батареи. Как мы этого раньше не замечали? Где корень наших ошибок и на что надеяться?
– Уж так ли неосновательно, – добродушно журит Павел Степанович. Корабли отличные, экипажи молодецкие. Все еще поправится, Владимир Алексеевич. Пройдет гроза, построим паровой флот, заведем новые порты. Черное море останется русским морем.
Павел Степанович искренно заботится вернуть равновесие Корнилову. 'Шутка ли, на нем все дело Лазарева'.
Корнилов неожиданно успокаивается и улыбается.
– Бодрите меня, а тон у вас грустный, завещательный.
– Так мне шестой десяток пошел. Я дедушка. – Павел Степанович ласково привлекает к себе дочурку Корнилова и нежно гладит черную головку.
В один из следующих хлопотливых дней Меншиков неожиданно приглашает обоих адмиралов к себе. На лице его гримаса (разыгралась подагра). Он сразу объявляет:
– Государю угодно отправить часть моих войск, на восточный берег Черного моря. Вы, Павел Степанович, брались, кажется, в один прием перевезти 16 тысяч? Ну-с, командуйте амбаркацией. А вы, Владимир Алексеевич, изберете место высадки и передадите войска Кавказскому корпусу.
Павел Степанович официально спрашивает:
– Когда прикажете, ваша светлость, приступить к посадке войск и погрузке тяжестей?
– Завтра. Завтра.
Попрошу вашу светлость объяснить армейским командирам, что они безусловно должны выполнять распоряжения флотских начальников.
– Хорошо. Я пришлю к вам генерала Обручева, командира дивизии. Да вот еще что: часть флота выделить в Одессу. Оттуда надо привезти в Севастополь замену. Тысяч восемь. Ну, их можно в два приема.
Павел Степанович составляет вместе с Обручевым десантную ведомость. По точному подсчету, надо взять на флот 17500 человек с полной амуницией, парками, обозами и артиллерией. Это только для перевозки на Кавказ. Из средств флота надо еще выделить отряд в Одессу.
– Так как же, ваше превосходительство? В один прием или в два? спрашивает генерал Обручев.
– В один, в один! Особливо так нужно, чтобы наконец начальство узнало способность нашего флота.
Весь день 16 сентября рейды Севастополя, несмотря на свежий зюйд-вестовый ветер, были заполнены барказами, катерами и большими шлюпками. Гребные суда и малые парусники сновали от Северной стороны к линии кораблей, и с них то голосно пели солдаты, затосковавшие от одной мысли о Кавказе, то испуганно ржали лошади, на которых хлестнула волна.
Предвидя, что с такими средствами погрузка затянется и на следующие сутки, и ожидая по ряду признаков, что 17-го будет перемена погоды с попутным ветром, Павел Степанович распорядился, чтобы