Павел Степанович стоит теперь с подзорной трубой. Все шире открывается неприятельский флот, разбуженный выстрелами. Павел Степанович опускает трубу, чтобы снова взглянуть на часы. Без минуты полдень.
– Время показать пушкой полдень.
Барановский, Костырев и Некрасов переглядываются. И восхищение и удивление в их взорах, обращенных теперь на командующего. В такую минуту, ввязываясь в сражение, адмирал помнит о будничном распорядке на эскадре. Это залог победы! Это уверенность в победе!
Раскачиваясь с мачтою на вантах подле свернутого еще флага, Евгений Шихматов слышит гулкий выстрел, видит репетованке сигнала другими кораблями, и под бодрый перезвон рынд, с выступившими на глазах слезами счастья и восторга спрашивает себя: 'Что же это – красивый жест? О нет, это только величие простой души, не знающей ничего, кроме долга, призывающей не лихорадиться, а расчетливо и деловито трудиться в начинающемся бою'.
Каждый день ждет Осман-паша непрошеного гостя – русскую эскадру и каждый день тешится надеждой – не сегодня. Так и в это утро 18 ноября. Ему слышно, что по палубам 'Ауни-Аллаха' стучит дождь. Он видел, что поднятый с зарею флаг обвис мокрой тряпкой, бухта и город укрылись в тумане, а тучи ползут бесконечной чередой. Если и рассеется к полудню, конечно, поздно вступать в сражение.
На четках Осман-паша отсчитывает дни. Противник давно исчерпал запасы свежего провианта. Велик аллах! Русские, наверно, удалились. Они принуждены уйти, чтобы не пить протухшую воду и не питаться сухарями. На четках Осман-паша отсчитывает дни. Оба его курьера давно в Стамбуле. Дивизия Капудан- паши, прикрытая корабля!
франков, может явиться даже сего
ши инглизов и дня на выручку. Повеселев, он удобно устраивается, на низкой оттоманке перед столиком со сладостями и дымящимся кофе. Сейчас полдень. Через час он съедет на берег к французскому консулу и захватит с собою Мушавер-пашу. Этот проклятый англичанин! Двадцать лет он ест султанский хлеб, а в нынешнем несчастье заботится только о восстановлении своих потрепанных пароходов. Он способен удрать, если его не держать при себе.
Вдруг каюту сотрясаю? гулкие удары. Пальба?! Русские?!
Ответ уже в дверях. В них появляется, склонив голову и приложив руки к груди, адъютант.
Наваринский ужас возникает перед глазами турецкого адмирала, но, вскочив на ноги, он кричит:
– Гибель нечестивым! Всем кораблям бить по русскому адмиралу. Иди к командиру, Ибрагим, я следую за тобой.
Осман-паша еще надеется, что тревога ложна, что, как на прошлой неделе, русские показались у входа для осмотра рейда. Но, взбежав на шканцы, турецкий адмирал видит две колонны кораблей, идущих на его эскадру.
Сотрясенный выстрелами туман разрывается и клочьями быстро уходит вверх. Он еще окутывает верхние паруса, но высокие черные борты кораблей с тремя рядами орудий четко обозначаются над водой.
Со стороны Ада-Кьой пальба батарей усиливается. 'Навек-Бахри' и 'Несими-Зефер' открывают огонь; зажигательные бомбы и ядра с шумом прорезают снасти русских кораблей.
Новые английские бомбические пушки 'Ауни-Аллаха' уже приготовлены к сражению. Артиллерийские кадеты ждут приказаний.
Осман-паша замечает на передовом корабле ближайшей колонны флаг Нахимова.
– Огонь по русскому адмиралу! – повторяет он.
Туман уходит еще выше и открывает андреевские военно-морские флаги русских на бом-брам- стеньгах кораблей. Два выстрела с 'Марии' – после второго открывает огонь вся линия, и сразу черные облака порохового дыма застилают рейд.
Пройдя третью батарею, 'Императрица Мария' уклоняется влево, и ветер дует в ее корму. Она быстро выходит на траверз западной части турецкой линии. Три фрегата и корвет непрерывным огнем сотни орудий в течение пятнадцати минут засыпают корабль ядрами и книппелями, пока подходят остальные суда колонны. Щегольские паруса 'Марии' продырявлены вертящимися двойными ядрами. Туго вздутая напором ветра парусина с треском разрывается, и клочья летят по ветру вместе с щепами грот-мачты и фок-мачты. Сломан бушприт. Сбиты все ванты грот-мачты, и не много их осталось на бизань и фок-мачте. Но двуглавый орел на носу угрожающе стремится вперед; корабль продолжает ровно идти к назначенному месту и бросает якорь против 'Ауни-Аллаха' и 'Фазли-Аллаха' по точному расчету диспозиции.
Несмотря на десятки пробоин в борту, только одно кормовое орудие нижней батареи 'Марии' заклинено и сбито со станка. Оба дека начинают методически расстреливать турецкий флагманский корабль.
Во время движения по рейду Павел Степанович стоит на кормовой галерее. Турки замечают золотые эполеты русского флагмана и сосредоточивают огонь на корме 'Марии'. Каленое ядро застревает в узорной решетке галереи, заряд картечи попадает над головой Нахимова в искусные резные украшения.
Над галереей свисает полотнище кормового Андреевского флага. Тяжелым шмелем несется коническая бомба и с визгом лопается. Обломки дерева и клочки парусины осыпают Павла Степановича. Фалы флага перебиты, и полотнище медленно сползает вниз. Павел Степанович невольно делает движение, чтобы схватить флаг, но он вдруг вздергивается вверх. Адмирал поднимает голову и видит балансирующего Евгения Ширинского. Между двумя залпами картечи бывший лейтенант, обламывая ногти, вяжет узлы на обрывках фалов и быстро прикрепляет флаг.
– Молодцом, Евгений!
Ширинский не слышит. Восторженное состояние делает его юношески ловким и находчивым. Будто он молодой мичман, а не изломанный самодержавной властью, много переживший человек.
Адмирал продолжает ходить по галерее, пока 'Константин' и 'Чесма' не становятся по диспозиции. Он смотрит, как барказы под дружными взмахами весел быстро подходят к отданным якорям. Канаты струнами поднимаются с воды от якорей до вертикальных толстых брусьев – битенгов. И как на вожжах, натянутых сильными руками, копыта лошадей с полного хода вдруг неподвижно зарываются в землю, а сами кони только поводят крутыми взмокшими боками, так и корабли, вспенив форштевнями сонную воду залива, внезапно замирают, накреняются правой скулой и, тяжело вздохнув, переваливаются на левую скулу.
Колонна готова к сражению, и Павел Степанович переходит на левый борт. Корабли Новосильского разошлись веером перед мысом Киой-Хисар. 'Париж' и 'Ростислав' уже вытянули шпринги, и 'Париж' палит продольными выстрелами, по судам противника, а 'Ростислав' накрывает мощную батарею, и желто-зеленые вспышки взрывов над брустверами турок показывают, что пристрелка сделана артиллеристами Кузнецова умело. Но полубарказ с 'Трех святителей', преждевременно бросив концы, выдвинулся из-за кузова корабля, попал под залп неприятеля и идет ко дну. Шпринг перебит. Зашедший ветер поворачивает корабль грузной кормой к линии турок. Кутров отбивается ретирадными орудиями, а в барказ подают новый буксир. На волнах ряд голов плывущих матросов.
Это, впрочем, не главная беда. Страшнее то, что за полосою дыма Кутров не разглядел 'Парижа', попадающего под его огонь. Так и есть. Ядра падают близко к борту Истомина.
– Сигнальте им всеми средствами – прекратить огонь! – кричит Павел Степанович и даже перегибается через борт, пока адъютанты спешат выполнить приказание голосовой командою и флагами. К счастью, со стороны 'Марии' нет полосы дыма. Кутров разобрался после второго залпа. Передние орудия прекратили стрельбу.
Проворчав что-то нелестное для Кутрова, командующий покидает галерею. На верхней палубе боевая работа спорится, а простым свидетелем дел Барановского адмирал не хочет быть. Он скрывается в люке, чтобы поглядеть на действие новых пушек.
Во втором деке стоят исключительно шестидесятифунтовые бомбические пушки. Звучно лязгают замки, и канониры торопливо перезаряжают орудия. Хотя банниками непрерывно смачивают стволы, орудия накаляются. От них пышет жаром печей, и горячие испарения с дымом охватывают людей. От пушки к пушке, тяжело дыша, Павел Степанович терпеливо проверяет углы возвышения орудий и велит снизить: надо бить в. подводную часть бортов.
Уже беспрерывно летящие бомбы и каленые ядра образовали над заливом огненную шапку, и красноватый матовый свет сурово ложится на лица и руки. Стучат инструменты пожарного дивизиона,
