Перед тем как «Упорный» поставили на ремонт, корабли дивизиона Долганова участвовали вместе с отрядом английских кораблей в обстреле укрепленного островка
Вадсе у входа в Варангер-фиорд. Эта короткая операция скорее имела значение демонстрации боевого сотрудничества союзников. Она не внесла никаких изменений в оперативную обстановку; и раньше в этом районе советские легкие силы с успехом атаковывали немецкие конвои, направлявшиеся в Киркенес и Петсамо.
На период операции капитан второго ранга Долганов, естественно, вступил в подчинение старшему в звании офицеру, каким был британский контр-адмирал. Отличная сплаванность кораблей в десятках походов позволила Долганову с ценимой моряками изящной точностью выполнить все сигналы контр-адмирала и в походном ордере, и при ведении артиллерийского огня. Контр-адмирал отметил это в приказе об итогах операции. Он посетовал, что командиры британских эсминцев не держали строя и производили перестроения не с такой точностью, какая наблюдалась в движениях русских. Англичанин также отметил, что русские артиллеристы открыли огонь раньше и полностью уложились в назначенное время, а стрельба их была весьма эффективна. Копия приказа была доставлена офицером связи вместе с приглашением на завтрак. Долганову и командирам кораблей пришлось сменить повседневную одежду на парадную форму с орденами и наносить визит.
Конечно, при этом пили, но пили умеренно. Николай Ильич скромно отвел новые комплименты и выражения признательности, пригласил англичан в гости на соединение и поднялся, ссылаясь на то, что корабли к ночи должны быть готовы к походу. По правде сказать, он беспокоился, что Неделяев выпьет лишнее, но этого не случилось. Неделяев даже имел светский успех, сколотив ко времени несколько английских фраз, в которых упомянул о содружестве британских и русских моряков в Наварринском сражении.
— Спасибо, Сенечка, не подвел, — сказал Долганов на катере. Очень довольный, что сковывавшая его процедура встречи закончилась, Николай Ильич в неслужебной обстановке позволил себе вернуться к старым дружеским отношениям.
И напрасно. Неделяев немедленно ухватился за возможность обрести на целый день свободу.
— Пустяки, Николай. Но после бренди неплохо выпить русской. Отпусти меня в Мурманск.
— Как же я тебя отпущу, несуразный человек? В ноль часов уходим в море.
Оказалось все же, что Неделяев успел выпить лишнее. Он стал в позу рапортующего, взял под козырек и нарочито низким баском официально повторил:
— Вновь прошу разрешения, товарищ командир дивизиона, на поездку в Мурманск.
— Разрешения дать не могу, — ответил Долганов, досадуя на комедианство Неделяева в присутствии других командиров.
— В таком случае разрешите отлучиться до полуночи в Главную базу.
Николай Ильич промолчал. Больше всего ему хотелось доставить Неделяева на борт «Умного». Два часа отдыха в каюте — и Неделяев будет в рабочей форме. Долганов заметил, что Бекренев и командир «Уверенного» перестали обмениваться впечатлениями и с недоброжелательным любопытством рассматривали напыжившегося Неделяева. Долганов решил, что новый отказ окончательно уронит Неделяева в глазах товарищей. Делать нечего — надо оказать доверие. Он отпустил Неделяева до двадцати двух.
Неделяеву, собственно, нечего было делать в Главной базе. Он ткнулся к одному — другому собутыльнику, но в середине рабочего дня, конечно, не застал их. Буфет в Доме офицеров тоже был закрыт. Однако «под ложечкой сосало», как любят жаловаться пьющие. И, недолго поразмыслив, Неделяев двинулся к знакомому связисту в Старую Гавань.
На солнце припекало и, поднимаясь на перевал по крутой дороге, Неделяев взмок. Сердито швырнув шинель на камень, он опустился и стал раскуривать трубку. Она оказалась забитой, не тянула, и Неделяев шилом своего универсального перочинного ножика заковырял в ней, сердито посапывая. За этим делом его увидела компания утренних знакомцев, направлявшихся в клуб военно-морской миссии. Они как будто чрезвычайно обрадовались Неделяеву. У одного офицера был с собой набор щеточек для чистки трубки, другой торжественно набил ее кэпстеном, третий поднес Неделяеву спичку. Все они не чинились, как давеча за завтраком, и явно было, что после ухода советских офицеров осушили до дна бутылки, выставленные гостям. Неделяеву еще больше захотелось выпить. И его легко уговорили снова стать гостем, он отправился, искренно считая, что обязан исправить ошибку Долганова, державшего себя слишком сухо с такими славными ребятами. Надо же, чтобы англичане увидели искреннее расположение советских людей к тем союзникам, которые действительно воюют.
Посмотрели в клубе фильм о боевом пути английского миноносца. Неделяеву пришелся по душе финальный эпизод гибели корабля. Он вспомнил крушение корабля, на котором служил помощником, и люди его профессии, сидевшие в маленьком зале, показались ему близкими и простыми. С таким чувством он чокнулся в первый, во второй раз, и скоро потерял счет выпитому. Компания увеличилась. В ней появился офицер-переводчик, о котором раньше Неделяев слышал, что он сын крупного белоэмигранта. Переводчик вместе с Неделяевым пел «Раскинулось море широко» и «Вечер на рейде». Потом Семен Семенович вздумал петь свою коронную «Едет, едет в лодочке», но язык ему плохо повиновался. Он понял, что его разбирает тяжелый хмель, и озлился. Причина была, конечно, в нелепом обычае иностранцев пить без основательной закуски. Он вышел и освободился от тяжести в желудке по испытанному восточному рецепту, и первой трезвой мыслью его было, что пора проститься. Но за ним уже явился обязательный переводчик и, взяв под руку, увлек к столу, на который стюард поставил горячий кофе.
Ах, если бы после кофе Неделяев отправился восвояси! Но разговор, до сих пор не касавшийся каких-либо общих тем, вдруг стал таким, что Неделяев ощетинился.
— По-видимому, — сказал один из офицеров, полистав пачку английских газет, — немцы оправились от сталинградского разгрома. В Средней России инициатива снова переходит в их руки, и на Украине тоже. Что вы думаете, мистер Неделяев?
В вопросе не было ничего оскорбительного по форме, но равнодушие, с которым спрашивавший допускал задержку оккупантов на советской земле, и особенно реплика офицера-переводчика, что перелом в войне обеспечат операции союзников в Европе, взорвали Неделяева. Он как-то сразу увидел хитрую лисью мордочку переводчика и респектабельно-безразличные холеные лица других офицеров. Только один коренастый полный офицер с обожженным и перерезанным шрамом лицом, недовольно глянувший на своих коллег, представился ему достойным ответа. И он задорно сказал:
— Господа, Советская Армия не прекратит наступления, пока не очистит от фашистов всю территорию нашей страны. Это вопрос не только стратегии. Народ наш не может допустить дальнейших страданий своих братьев и сестер под игом гитлеровцев. И смешно слышать уверения, что можно создать перелом в войне топтанием ваших и американских войск перед десятком дивизий врага. Этот перелом уже есть, наша армия сковывает четыре пятых всех сил Гитлера и создает ваше благополучие.
— О, так вы не думаете. Вы лишь повторяете пропаганду ваших коммунистов, — с усмешкой сказал офицер-переводчик.
Именно в эту минуту остатки хмеля вновь ударили в голову Семена Семеновича.
— А я кто ж, по-вашему? — крикнул он, нехорошо длинно выругался и, совсем забыв о дипломатическом такте, прибавил:
— Знаем планы некоторых влиятельных у вас лиц. Немцев победить, но так, чтобы настоящий победитель — СССР — оказался истощенным, лег на операционный стол. Не выйдет так, хоть совсем не откроете второго фронта…
За исключением офицера со шрамом, хозяева сочли себя оскорбленными, и этот единственный разумный человек тщетно пытался потушить скандал. Неделяев его не слышал. Он резко парировал реплики лисьей мордочки, который, вероятно для утверждения своих прав на британское подданство, что-то кричал о великих жертвах Англии, сражающейся в Азии и Африке, накопляющей силы под фаустснарядами; переводчик также утверждал, что без заморских транспортов, оружия и снаряжения советские войска давно вынуждены были бы сложить оружие.
— Как же, — послал последний залп Неделяев, надевая фуражку и козыряя с порога, — очень обязаны вам за «Харрикейны», но наши летчики с этих ваших гробов, слава богу, пересели на свои «илы». И всего хорошего; не забудьте, пока вы в нашей стране, присмотреться к жизни без черных стекол.
