Голоса на воде

сухим дождём поёт из трав.

* * *

Ветер дунет справа,
сердцу верить рано,
остановишь — много,
всё не ради Бога.

Свистнет, словно чайник,
взмолится: прощай
и держи ладони
свету наготове.

* * *

Воду внизу без запаха и песка
и берегов гранитную вертикаль,
на материк лестницу эстакад,
белый над головой частокол зеркал,

лайнер, дрожащий в очереди на взлёт,
видит остановившийся на мосту
тот, кто на этом острове ждёт, живёт,
воспоминаний раскачивая батут.

Свет эту реку делит напополам,
словно граница времени и любви,
рябь от него навсегда остаётся там,
как ни люби, как вынырнуть ни зови,

и остывает в облаке сентября,
в листьях платана и дыме родного дня,
рдеет, как разрушающееся — »я
помню» — от взгляда, даже не от огня.

* * *

Ты приснишься на роликовых коньках,
скажешь: не помни страх,
сам их наденешь, махнёшь: летим!
Полечу на твоих руках.

Прилетим в самый лёгкий, из тишины,
лишь тополя видны,
с крышей из первого снега дом,
белый над ней дым.

Буду сидеть на заборе и
видеть, как ты говоришь: смотри,
в синее озеро я нырнул,
озера я внутри.

Тут же подёрнется тонким льдом
озеро, кувырком,
кубарем ринусь под воду — там
фильма начала ждём.

Вымок и высох туда билет,
бежевый полный свет,
ты обнимаешь меня: люблю,
я не боюсь, нет.

* * *

Твой остров и твоя Москва,
моё такси и мой Манхэттен,
который раз которым днём
не прислониться, как укрыться,

как повернуться и спастись.
Твои слова, мои права
мне возвращённым силуэтом
овладевают, как огнём,

и нет ни времени забыться,
ни наслаждения уйти.
И, брошенный и неспокойный,
оправданный и смолкший за ночь,