вочеловечась ненадолго, он вдоль разрушенной реки идёт с утихшей слева болью, земли касается не сам — он в том шуме не расслышит толком, кого лишился вопреки. * * * По горам, по долам ходит шуба да кафтан. По рукам, по ногам ткутся пыль и пенька. Август прян, лист медвян, небосвод голубой. Глянь в меня, глянь в меня, омут выпей, ладонь. Гавайи Порою берег молчалив, не шепотлив: волною воздуха на берег шёл прилив, потоки цвета мимо ночи опрокинув, коснулся вытянутой облака руки. В нём тёк шум пальм, сравнимый с шумом волн, журчащим шелестом туман рассветный полон, как полон птичьего клохтания обрыв, вершину влажной отражающий горы. * * * Нежность, которая нас качнёт, выронит нас на берег, — книга, которая нас прочтёт, верим мы ей, не верим. Солнце упало за камень, там смотрит вверх головою — пусть прорастёт по её пятам, всюду, как той травою. * * * Воздух имеет происхождение своё от зноя и холода.
Якоб Бёме Небо такое же, как тогда. Облако. Тёмный зной опустошая, горит слюда, вставшая надо мной. Рыбы, покрошенный мелко лёд, лава асфальта, плит. Воздух родившийся солнце пьёт, вывески шевелит. * * * Вытянулась мгла, вылилась на землю, окунула в мёд, подошла ко мне. Тени на бочок, сон гречишный, мятный, где моя ладонь, воздух, вдох. * * * И старая река, и жар к лежащей яблоне привыкли и помнят, как дрожал навыкат беспомощный горящий шар большого яблока на ней, и как подрагивала, билась, не видя неба и людей,
