мы просыпаемся в разлуке. Беги, я снова не смотрю. XIII Дом, и не вспомнишь, как теперь назвать, такое в нём текло, перебродило и выгорело старым одеялом, толкнуло и шепнуло: ты не в них, не в меченых и рвущихся предметах стараешься воскреснуть и унять коротким эхом загородных комнат из города спасённую тоску, закатанную в баночке вареньем, что возят с дачи, ты же привезла, как лакомство заморское, на дачу, иди и тешься, вот идёт река над листьями, покрытыми загаром, под ласточек стежки, как на качелях, дыши рекой, в реке наполовину — лёг дождь на деревянные скамейки, он шёл, и перестал, и вновь пошёл. XIV На крыше или на горе, цветущей над зелёным морем, стоишь и видишь корабли, ушедшие за край восхода. — Земля, земля! — кричишь, не помня того, что понял на земле, которую забыл охотно, как только от неё отторг себя и спутника, с которым взошёл, невзвидел, разлюбил. Мне больше некого бояться и словно нечего терять, здесь тот же воздух, те же птицы, не в клетках, вольно гнёзда вьют и нас уже не замечают — пожалуй, можно и спускаться, теперь неважно, что одна. XV Иду, оглядываясь на твой город, город, город, город, отчаяние и парящий, над небом вознесённый змей — всего отчётливее видно, как он взлетает и поёт в потоках воздуха восшедших. Как договаривались, ты его не отпускаешь нитку, и, проходя аэропорт, я отличу от самолёта его, поскольку змей — в одной сияющей от взгляда точке, а самолёты — догоняй не догоняй, не остановишь. Не останавливайся, не забудь, что я иду навстречу. XVI Мы будем холоду и сну, обнявшись, радоваться, голос померкнет, будучи зарыт под одеяла и окончен тяжёлой тёплою зимой, чем ближе, тем ему ненужней звучать, где тишина, там дом: позвякивание посуды, поскрипыванье половиц, похлопыванье дверцы шкафа — здесь стали голосу равны и пойманному сном дыханью. Живым отсюда не уснуть, и, улыбнувшись, я открыла окно и выпустила дым. Горит восток зарёю новой. Светает, скоро рассветёт. XVII Он был там и вернулся, сел и попросил густого чаю, облокотился, протянул ладонь, услышав дождь; окно в соседнем доме колыхнулось, мигнуло и пропало, он, себя увидев, ужаснулся, но не по-новому, закрыл глаза — и сон его окутал. Она была к нему спиной, смотрела на горящий чайник, рассказывала: в тот же день, как ты уехал, на пороге, под лестницей, нашла змею —
