Путь к смерти. Жить до конца

— Сегодня слишком поздно. Ей придется приехать на прием завтра.

— Нет, нет, пожалуйста. — Виктор знал, что не может вернуться к Джейн с подобным известием. В отчаянии он крикнул: — Она говорит, что покончит с собой.

На другом конце провода минуту помолчали. Затем он услышал:

— Привозите ее сейчас, только сразу же. Поторопитесь, клиника закрывается. Вы сможете быть здесь не позже, чем через час?

Они едва успели к назначенному времени, но им пришлось ждать еще час, прежде чем медсестра вызвала Джейн. За всю дорогу та не вымолвила ни слова и только один раз что-то раздраженно буркнула, когда Виктор слишком резко затормозил и заставил ее вздрогнуть от боли. В приемном покое она тоже молчала.

Осмотр длился недолго: Джейн выбежала из кабинета взбешенная, готовая разразиться слезами — не от боли, от злости.

— Сейчас же пойди к нему! Поговори с врачом, скажи, что нам прежде говорили, — она почти кричала на отца, не обращая внимания на других пациентов.

— Что случилось? Что я должен сказать врачу? Кто тебе что говорил?

— Иди! Иди!

В кабинете его ждал врач. Крайне расстроенный, он обратился к Виктору:

— Она страшно остро реагирует на все. Этого можно было ожидать. Очевидно, ее вывело из равновесия что-то, что я ей сказал. Вам известно, что это могло быть?

— Что вы ей сказали?

— Я ей сказал, что мы ничего не можем сделать с ее болями. Этого она должна была ожидать в ее положении. Ведь она же знает, что с ней. Если она научится терпеть это, ей станет легче.

Виктор потрясенно посмотрел на него:

— Вы так ей сказали?

— Только это я и мог ей сказать, посмотрев историю ее болезни и исходя из собственного опыта.

— Но врачи говорили, что боли могли быть вызваны и чем-то другим, например, ревматизмом, — возразил Виктор. — «Подождите немного, — утверждали они, — и он может пройти».

Врач взял со стола папку, на которой была написана фамилия Джейн, пробежал глазами последнюю страницу и посмотрел на Виктора.

— Здесь нет ничего о ревматизме.

— Может, в другой папке? Нам определенно назвали ревматизм. Неудивительно, что она расстроилась.

— Понятно. — Врач помолчал. — Ну что ж, ей лучше показаться своему лечащему врачу, он через день-два вернется. Я могу сказать только то, что знаю.

Когда Виктор возвратился к Джейн, она по-прежнему не хотела с ним разговаривать. Она выслушала, что ему сказали: что врач вывел свое заключение, исходя из истории болезни, которая, вероятно, была неполной, — но воздержалась от комментариев. Ее злость прошла; она словно потеряла интерес к случившемуся. Дома она молча проскользнула мимо Розмари, нетерпеливо ожидавшей новостей. Мать последовала за ней наверх, помогла лечь в постель.

— Что сказал врач?

— Ах, он вывел меня из терпения. Ему ничего не было известно о моем случае…

На следующий день в больнице уже подготовились к ее визиту. Без промедления провели в огромный кабинет, где уже обследовали двух или трех пациентов. Медсестра, так бесцеремонно обошедшаяся с ней накануне, сейчас была чрезвычайно внимательна и почти ласково помогла ей лечь. Не менее обходительны были и врачи. Джейн безучастно дала им себя тщательно осмотреть. От гнева, охватившего ее накануне, казалось, не осталось и следа. Против обыкновения она на этот раз не составила заранее списка вопросов, которые собиралась задать, ничего не пришло ей в голову и во время обследования.

Дождавшись, когда Джейн вышла из кабинета, Виктор осведомился насчет ревматизма, но не получил прямого ответа.

— Нам бы надо было показать ее кое-каким специалистам, — нерешительно заметил один из врачей. — Чтобы выяснить причину ее болей, нужны дополнительные анализы.

Врачи считали, что Джейн лучше вернуться в больницу. Ведь дома ей было не очень хорошо, не так ли? Боли подобного рода бывают мучительными, действуют на нервную систему и влияют на все самым неожиданным образом…

Когда Виктор сообщил Джейн, что врачи рекомендуют ей снова лечь в больницу, она, видимо, уже знала это — наверно, слышала все, что ему говорили. По мнению Виктора, врачам следовало бы вести себя более сдержанно, но Джейн это как будто не волновало. Она скрывала свои чувства под маской безразличия и никак их не показала, даже когда один из врачей сказал, что госпитализировать ее надо немедленно.

Час с лишним пролежала она молча, почти не шевелясь, на скамье в приемном покое, пока для нее готовили постель. Когда за ней наконец пришли, поднялась с большим трудом с помощью Виктора и сиделки. А ведь еще утром она не нуждалась ни в чьей поддержке. Сейчас положение изменилось — ей приходилось опираться на других людей, без них она не могла держаться на ногах. Джейн снова стала инвалидом.

Ее поместили в палате, где лежали почти одни старухи. Они с любопытством наблюдали, как Джейн пытается раздеться.

Но сиделка задернула занавес вокруг кровати и помогла ей улечься. Джейн лежала безжизненная, с закрытыми глазами.

В этот день мы поняли, что она от нас уходит. На попытки заговорить с ней никак не реагировала, на вопросы не отвечала. Впервые с начала болезни она забеспокоилась, чтобы мы не нарушили часов посещения.

— Вам пора уходить, — напомнила она. — Время для посещений истекло, оставаться дольше было бы не тактично по отношению к другим больным.

Мы неохотно покинули ее, не дождавшись, чтобы она с нами приветливо попрощалась. Позже, оглядываясь назад, мы поняли, что это ее новое настроение зародилось в то утро, когда она проснулась так поздно. Именно с того дня она стала угрюмой и едва ли не враждебной по отношению к нам. Дочь окружила себя защитной стеной молчания. Более, чем Виктор, чувствительная к реакциям дочери, Розмари видела в таком ее поведении потребность утвердить себя, показать, что она не попала снова в полную зависимость от родителей. Умом Виктор мог понять это отчуждение, но ему было очень обидно.

Наутро он отправился в больницу в надежде, что Джейн поборола свое мрачное настроение. Но когда он оживленно с ней поздоровался, она ему едва ответила. То же самое было и на следующий день. Своим поведением в последующие дни дочь ясно давала нам понять, что наши посещения ей неприятны. Мы навещали ее ежедневно, по очереди, но она почти никак не реагировала на наше присутствие. Когда мы ей что-нибудь предлагали — какой-то напиток, фрукты, журнал, — она весьма нелюбезно отказывалась их брать. Но когда мимо проходила сиделка, она нередко просила ее принести как раз то самое, что только что не пожелала взять от нас. Мы чувствовали себя виноватыми. Но в чем? Мы понимали, что, несмотря на ее отпор, Джейн нуждалась в нас сейчас не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем при других своих жизненных кризисах. Бывали и в прошлом времена, когда она сердилась на нас, однако мы терпеливо сносили ее гнев, а когда буря проносилась, были рады, что так поступали. Будем терпеливы и на этот раз.

Нам вспоминалась пора, когда Джейн была подростком и ее неустойчивое настроение, сменявшие друг друга периоды подавленности и бунтарства приводили к длительному молчанию. Джейн в отсутствии, — говорили в нашей семье и оставляли ее в покое, пока она вновь не подавала признаков «присутствия».

Розмари ждала появления знакомых симптомов ослабления у Джейн депрессии, но видела только старые, хорошо знакомые ей проявления отсутствия — поднятые к небу взоры и мина, явно говорившая: Ну и наградил же меня Бог родителями-дураками. Контакт с ней не налаживался, так как мы не могли трезво обсуждать перспективы ее болезни. Нам хотелось выглядеть преисполненными надежд и настроенными оптимистически, а это, наверное, еще больше раздражало Джейн, которая мучительно собиралась с духом, чтобы посмотреть правде в лицо. О