Одна любящая чета не могла приложить ума, как выбиться из нужды.
— Всё, что у нас есть — то любовь, — обнимал жену муж.
— Это больше, чем всё! — целовала она его.
И вот однажды в шумной компании муж неосторожно похвалился верностью жены. «А я в честность женщин не верю! — стукнул по столу сидящий напротив богач. — Спорим, я соблазню её?» Отступать было некуда, и захмелевший муж принял пари.
Богач не прикидывался Казановой, отставив ухаживания, он напрямую предложил женщине миллион за ночь. И искушение оказалось слишком велико. «Я делаю это ради мужа, — думала она, идя на свидание. — Всего одна ночь…»
Наутро, вся дрожа, она принесла деньги мужу. А уже вечером он вернул миллион богачу — такой была ставка в их споре.
ПЕРЕВОДНЫЕ КАРТИНКИ
— Товарищ по несчастью — не товарищ по счастью, — ухмыльнулся с порога Яков Колдырь, доставая бутылку. — Зато вина без друга, как друг без вина.
Выдернув пробку зубами, он сделал большой глоток.
— Разделишь? — протянул вперёд горлышко. — Чай, не нары…
Я вспомнил, что Яков был раньше таким брезгливым, что, облизав ложку, больше не брал её в рот, и таким чувствительным, что в компаниях пьянел с двух капель.
— С возвращением, Яков, — пригубил я. — Только намёка не понял.
Приподняв за козырёк картуз, он почесал затылок.
— Не крути башкой, думаешь — крутой? Дельце-то вместе провернули, а дорожки разошлись: твоя — в гору, моя — сам знаешь куда.
Будто невзначай, он вынул пистолет.
— Такая судьба, — вздохнул я, отступая в дом. — Ей всё равно, кого поднять, кого опустить…
Он спустил предохранитель:
— Ах, так, значит: «Пиши мне по адресу — Россия большая, моя хата с краю?»
Дуло нацелилось мне в грудь.
— Да нет же, Яков, просто мы могли поменяться местами, для судьбы мы с тобой, как переводные картинки.
— Судьба, может, и слепа, — оскалился Яков, — только начальники на перекличке меня с Семёном Рыжекотом не путали!
— А могли бы, — философски заметил я. — И тогда бы зеркало повернулось.
— Это как?
— Товарищ по несчастью — не товарищ по счастью, — ухмыльнулся бы с порога Семён Рыжекот, доставая бутылку. — Зато вина без друга, как друг без вина.
Выдернув пробку зубами, он сделал большой глоток.
— Разделишь? — протянул вперёд горлышко. — Чай, не нары…
Он помнил, что раньше я был таким брезгливым, что, облизав ложку, больше не брал её в рот, и таким чувствительным, что в компаниях пьянел с двух капель.
— С возвращением, Семён, — пригубил я. — Только намёка не понял.
Приподняв за козырек картуз, он почесал затылок.
— Не крути башкой, думаешь, крутой? Дельце-то вместе провернули, а дорожки разошлись: твоя — в гору, моя — сам знаешь куда.
Будто невзначай, он вынул пистолет.
— Такая судьба, — вздохнул я, отступая в дом. — Ей всё равно, кого поднять, кого опустить.
Он спустил предохранитель.
— Ах, так, значит: «Пиши мне по адресу: Россия большая, моя хата с краю?»
Дуло нацелилось мне в грудь.
— Да нет же, Семён, просто мы могли поменяться местами, для судьбы мы с тобой, как переводные картинки.
— Судьба, может, и слепа, — оскалился Семён, — только начальники на перекличке меня с Яковым Колдырем не путали!
— А могли бы…
— Не могли! — взвизгнул Яков, сузив зрачки. — Нас двое, а сейчас один умрёт!
— Нас двое, — эхом откликнулся я, — а один умрёт…
Раздался выстрел, на полу запятнела кровь.
Но мы так и не поняли, кто кого убил.
НАУЧНЫЙ СУБЪЕКТИВИЗМ
Результат эксперимента совпал с предсказанным, и физик занёс его в журнал. На другой день он решил повторить опыт. Но ассистент, имевший на него зуб, подменил материалы. Физик был настолько обескуражен вновь полученным, что тотчас покинул лабораторию, поручив журнал ассистенту. И тот внёс новый результат. На следующий день ассистент вернул исходные компоненты — и физиком снова был записан прежний результат. А потом ассистент опять всё подменил, а у физика опять не хватило мужества вести журнал. Так повторялось до тех пор, пока физик не потерял сон и, уставившись в журнал, не стал водить пальцем по строкам, сличая почерк и густоту чернил. В сумасшедшем доме он и по сей день твердит, что открыл главный закон Вселенной: «Истина принадлежит не тому, кто её находит, а тому, кто записывает!»
НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ УБЕЖДЕНИЯ
— Государство, отечество, долг, — разливал он чай, — дорогой мой, это фикция. Чтобы верить в них, надо быть стоиком, наивным и неискушённым. Вот ты добровольно идёшь на войну, не закончив университет. (На мне была армейская форма). Разделяешь патриотическую идею? Но все мысли о светлом будущем, Боге, женщинах или модном галстуке одинаково ничтожны, потому что это всего лишь мысли. А сумма мыслей слагает «я». Страх толкает отделять себя от них — мыслящего от мыслимого: страх постоянного изменения и желание обрести островок в бурлящем океане бытия. Мы стремимся замкнуться в скорлупе нашего мелочного «я», мы ищем спасения, защиты…
— Я помню ваш курс, — вставил я. Но его было не остановить.
— «Я» проявляется лишь в отношении. Иллюзорному, ему всё время нужно доказывать своё существование, отделять, вычленять себя из мира, оно фиктивный, ненадёжный залог постоянства, создание беспокойного ума, вынужденного его поддерживать.
Я уже пожалел, что зашёл проститься.
