— Нас формируют вызовы, без которых исчезает «я», без которых мы — пустота. И ум создаёт конфликты, чтобы подтвердить фантом личностного существования. Говорят: «Нет человека — нет проблемы!» Но нет проблемы — нет и человека! Она наш истинный Создатель. Если нет проблемы, её надо выдумать.
Я невольно кивнул, вспомнив, как восторгался его красноречием.
— Вот ты, мой дорогой, отправляешься за тридевять земель, чтобы проверить себя, стать мужчиной или погибнуть. Ты ищешь себя там, где тебя пока нет, а можешь найти здесь, не сходя с этого стула, ибо истина не вне, но внутри. Надо только глубоко сосредоточиться, чтобы освободиться от миража «я» и увидеть чистое существование, растворённое в беспредельной пустоте.
Его глаза блестели, очки сползли на нос.
— Без конфликта мы — ничто. Но где прошлые страсти? Переживания? Они как потраченные деньги. И мы ищем новых! Эта бесконечная гонка — бегство от себя. Пора, заглянув внутрь, как в зеркале, увидеть свою сокровенную природу, подлинную, единую для всех реальность.
Его аргументы были убедительны. Прихлебнув чай, я вспомнил, как он учил, что наши прогнозы — всего лишь проекция опыта, а, стало быть, не могут являться безусловной истиной, что жизнь — рулетка, в которой мы считаем, сколько выпало красных и чёрных шаров, но эта история никак не помогает угадать выпадение нового. Но во мне вдруг вспыхнула неутолимая жажда бытия. «Жить! — кричало всё во мне. — Любить, ненавидеть, завидовать, сострадать, печалиться, быть щедрым, скупым, испытывать жалость, злобу, гнев, обиду, меланхолию, радость и разочарование! Убивать и быть убитым!»
— Честь имею, — поднявшись, по-военному козырнул я. — В полк опоздаю.
КУЛЬТ МЁРТВЫХ
— Когда становятся классиками? — спросил дон Аугусто, равнодушно скользнув взглядом по стеллажам моей библиотеки. — И сам ответил: — Когда писатель умирает. Тогда его либо забывают, либо превозносят… — Он тронул лоб, разглаживая морщины. — Один мой знакомый критик, человек желчный и неуживчивый, на чём свет поносил современных литераторов. Но старых мастеров не трогал. «De mortuis aut bene, aut nihil![3]» — разводил он руками. И я до сих пор не знаю, имел он ввиду авторов или умершие произведения…
— Но позвольте, дон Аугусто, — протестующе начал я, — культура — это наследие прошлого…
— Ах, оставьте, — устало отмахнулся он. — Всё определяет настоящее, а книги особенно в ходу, когда кончается туалетная бумага.
НАКАЗАНИЕ ЧЕРЕЗ НАГРАДУ
Один преступник получил от людей пожизненное заключение, а от Бога — бессмертие. Он пережил своих судей, надзирателей и тюремщиков, которые передавали его вместе с должностью и рассохшимся креслом. Вначале он злорадствовал, глядя из окна на похороны палачей, грозил им кулаком и сулил преисподнюю. Но потом понял, что сам уже давно находится в ней, ибо бессмертие без свободы — ад…
ОСЛЕПЛЕНИЕ
— Алло, — замерла она с «мобильным». — Хорошо, я поняла. Чек уже выписан, возьмите у дворецкого. — И бросилась на шею: «О, дорогой, я так счастлива!»
— Соперник? — спросил я как можно безразличнее.
— Ревнуешь? — проворковала она. — Не бойся, ты вне конкуренции, это всего лишь частный сыщик.
У меня вытянулось лицо.
— Я наняла его, чтобы последил за дочерью. Понимаешь, мне стало казаться, что она любит меня из-за денег… Вот, прочти.
Она достала из сумочки голубой блокнот.
«С тех пор, как на нас свалилось наследство, мать точно подменили. Она только и думает о деньгах, подозревая всех в неискренности, меряет всё на деньги. Будь они прокляты! Где моя прежняя милая мамочка?»
— И что? — поднял я глаза.
— Это её дневник, — она смутилась. — Понимаешь, он лежал на видном месте, и мне показалось, что она нарочно это написала — для меня… А сейчас выяснилось, что она то же самое написала в школьном сочинении. Прямо камень с души! И как славно, что ты привёз меня в этот охотничий домик! Здесь так романтично.
Я повесил вымученную улыбку.
— А друзей ты тоже проверяешь?
— Ну, нет, — рассмеялась она. — От старых я просто освободилась. Новый круг, надо соответствовать. — И капризно надула губы: «Любишь свою сумасшедшую, любишь?»
— Значит, новым знакомым больше доверяешь? — не отвечая, продолжил я серьёзно. — А по моему следу, случаем, не пустила ищейку?
— Но, дорогой, — закрыла она мне рот ладонью, — как ты можешь, я же от тебя без ума!
— А напрасно, — отстранился я, доставая пистолет. — Это похищение — звони своему сыщику, чтобы вёз выкуп!
ПЕТЛЯ ЖИЗНИ
В поезде Андо Зурабьянц отвернулся к окну, за которым мелькали станции. «Проедешь — забудешь, все на одно лицо, — думал он. — А сойдёшь на какой-нибудь, обзаведёшься домом, детьми, и она станет родной, до боли привычной, сожмёт своими маленькими цепкими пальцами. Пока молоды, мы, как птицы, пролетаем над обстоятельствами, проносимся мимо, мимо, но жизнь уже приготовила нам где-то свой силок…»
Шёл тридцать седьмой год, и Андо Зурабьянца везли в сибирский лагерь.
ГЕРОЙ
