в сущности, он здесь, то, лучезарно улыбаясь, пускался в пространные воспоминания о своих былых встречах с совсем молодым Людовиком, который и королем-то никаким тогда не был и, интригуя против своего папаши Карла VII, доинтриговался до того, что бежал из Парижа и искал защиты при бургундском дворе.
Своими моралиями де Круа делился с тремя рослыми и вполне тупыми рыцарями, которые были приданы непосредственно ему для поднятия авторитета и, одновременно, заправляли семью копьями эскорта.[113]
Де Круа как раз вел к концу пассаж о том, что, дескать, таких хладнокровных душегубов как Сен-Поль надо сжигать, да-да, сжигать подобно колдунам и ведьмам, невзирая на титулы и заслуги, когда среди приближающихся из-под закатного солнца всадников он увидел упомянутого Сен-Поля. Граф был простоволос, безоружен, одет в некогда белую рубаху и прикован кандалами к передней седельной луке. На плечах Сен-Поля лежали багровые следы отлетающего в Страну Инков светила, а на белом, как мел, лице – глубокие тени Тартара.
Де Круа совершенно не удивился.
– Глядите-ка, монсеньоры, – каркнул он. – Вот и он, голуба, сам плывет к нам в руки.
Через час, после задушевной беседы маршала Оливье и де Круа было решено, что ни тем, ни другим ехать дальше незачем. Голуба Сен-Поль здесь, а за пташкой Изабеллой достаточно всего лишь послать гонца на быстролетной кобыле. Поэтому все разместились в ближайшей деревенской гостинице караулить Сен-Поля, жрать и ожидать появления сочащейся слезами счастья королевской подружки.
Долго ждать не пришлось. Одним прекрасным, истинно прекрасным розовым утром, когда дрозды подбирали по садам последние лакомые переспелые вишни, а на полторы тысячи лье к востоку султан Мехмед II Завоеватель, почесав в черной бороде, первый раз серьезно задумался, не подобрать ли последний лакомый и переспелый кус Византийской империи – собственно, Константинополь, – в деревню въехали четверо. Карл, Луи, Изабелла и рыцарь, выполнявший на векторе гостиница – Дижон функции гонца графа де Круа, а на векторе Дижон – гостиница функции проводника графа Шароле.
После общего кипежа,[114] вызванного внеплановым прибытием графа Шароле (которого и де Круа, и Оливье, и Сен-Поль по разным причинам побаивались), все кое-как расселись, и началась процедура.
Де Круа от лица своего герцога официально огласил ультиматум. Маршал Оливье от лица своего короля официально ультиматум принял. Карл все это время не расставался с подозрительно постной миной и только один раз, не меняясь в лице, подмигнул Сен-Полю, сидевшему за столом напротив.
Сен-Поль счел ужимки Карла беспросветно черным юмором. Дескать, в Дижоне мы с тобой, Сен-Поль, повеселимся всласть. Граф почувствовал газированную пустоту в животе, как перед приемом у зубодера. В сущности, по прибытии в Дижон это ему и предстояло – встреча с зубодерами и костоправами тайной канцелярии Филиппа Доброго (Очень).
– Итак, монсеньоры, – торжественно провозгласил Оливье, – вернем же друг другу наших временных гостей, и да упрочится мир между Его Величеством королем Франции Людовиком и Великим герцогом Запада Филиппом.
Карл ждал именно этого. Вот французы и расписались в своем поражении. Сливки готовы, осталось только их собрать и слопать.
– Мир – это хорошо, – сказал Карл с расстановкой. – Но я не вижу здесь упомянутых вами гостей. Со мной моя супруга, а с вами – какой-то каторжанин в цепях. Если он вам больше не нужен – подавайте его сюда, так уж и быть, отрубим ему голову за свой счет. Но моя жена останется со мной. Это вполне справедливо, не так ли?
Граф Сен-Поль: «Уф-ф-ф! С этого надо было начинать, всю душу вымотали, гады, но как же ребенок короля?»
Маршал Оливье: «Жена?! Но как же ребенок короля?»
Сеньор де Круа: «Два раза переспал и уже – жена… Да на месте герцога Филиппа я бы всыпал такому сынку двадцать горячих и – в действующую армию!»
Брюс из Гэллоуэя, молодой шотландский гвардеец на карауле у дверей: «Но как же малой короля?»
– Сир Шароле, вы забываетесь! – Де Круа мгновенно стал пунцов и потен. – Наш государь пока что герцог Филипп, и вы не имеете никаких прав выкидывать такие коленца на переговорах!
– Сир де Круа, – Карл был безмятежен, – не надо орать. Я обвенчался с Изабеллой позавчера по христианскому обряду и не понимаю, при чем здесь «коленца». Благословение матушки я получил уже давно. Мой отец куда умнее вас, к счастью, и за ним тоже не станет. Поэтому никакого обмена не будет. Ясно?
Да, по крайней мере Оливье все это было ясно с первых слов Карла. Но:
– Сир Шароле, известно ли вам, что госпожа Изабелла ожидает ребенка от короля Франции?
Тон у Оливье вышел настолько гробовым, что немного оттаявший Сен-Поль был вынужден спрятать лицо в ладонях – слишком смешно, особенно после такой нервотрепки.
– Какой вздор, – повела плечом Изабелла. – Да, я пару раз намекала королю на что-то подобное, хотя и не была до конца уверена, но, прошу простить мою прямоту, как раз совсем недавно я вновь носила крови.
Все присутствующие (кроме Карла, ясно) по сексистскому молчаливому сговору не ожидали услышать от Изабеллы ни звука. Поэтому ее слова ни для кого не сложились в сообщение, так и оставшись лишь подозрительным набором звуков. Оливье и де Круа продолжали смотреть на Карла. Так известно или нет, черт побери, этому неоперившемуся гангстеру, что его залетная подружка, го-спо-жа Изабелла, ожидает ре-бен-ка от самого ко-ро-ля Франции?
Десять секунд Карл молчал, недоумевая, какие еще вопросы могут быть у этих болванов после столь недвусмысленного коммюнике Изабеллы. Наконец граф Шароле понял, что они Изабеллу просто
– Мне известно, что госпожа Изабелла была вынуждена лгать королю Франции, сир. Это мне известно, – кивнул Карл. – Но отсюда не следует, что она повторяла эту же ложь мне. Так что, если кто-то из вас еще не понял, повторяю: госпожа Изабелла не ожидает ребенка от короля Франции. Если вам угодно, она присягнет на Библии.
Присяга не потребовалась.
Когда з/к Сен-Поль, его шотландские конвоиры и меланхолический Оливье вернулись в Париж, король уже был обо всем осведомлен, уже успел сорвать злость на приближенных и симулировал внешнее спокойствие вплоть до блаженной беззаботности. «Пустое», – сказал он Оливье, а Сен-Поля приказал незамедлительно освободить из-под стражи, дал ему денег и предложил должность коннетабля Франции. Сен-Поль сразу же согласился, хотя прекрасно понимал, что своим удивительным взлетом обязан исключительно Карлу, а не своим сомнительным талантам войсководителя. Граф Шароле возвысил содержанку Людовика, сделав ее своей супругой. Людовик не мог подобным образом осчастливить себя и графа Сен-Поля, но по крайней мере дал ему высокий золотопогонный пост.
Так завершилось бургундское фаблио для Сен-Поля. Но не для Карла. Ибо отныне Людовик увидел в графе Шароле врага. Не такого врага, который обозначен на карте флажком синего цвета, а в пухлом отчете военной разведки деликатно именуется «неприятелем», «противником» и «концентрацией крупных сил на южном фланге». Нет, врага, который долгое время едва виднелся сквозь плотный табачный дым над ломберным столом, но вдруг в один миг сокрушил дозволенную дистанцию, вторгся в личное пространство и, ловко перебросив огрызок сигары из левого угла губ в правый, гаркнул: «Ба, да вы тот самый малый, который шельмовал в „Англетэре“! Слыхал, вас тогда славно отделали канделябрами». И на мизинце гада зло подмигивает шикарный бриллиант.
Глава 9
Десятый крестовый поход[115]
Велможи греческия при царе Константине Ивановиче царьством обладали и крестное целование ни во что же не ставили, и изменяли, и царьство измытарили своими неправедными суды, от слез и крови християнския богатели и богатство свое наполнили нечистым собранием. А сами обленивели, за веру християнскую крепко не стояли и царя укротили от воинства своими вражбами, и прелестными путми, и ерестными чародействы. И тем царьство Греческое, и веру християнскую, и красоту церковную выдали
