Юноша припомнил рассказы об эпилептических припадках доброты, которые действительно иногда наваливались на Каликста. Может, рыжий пройдоха в чем-то прав. Тем более он все равно с самого начала удвоил все расценки сравнительно с эталонной «Таксой святой апостольской канцелярии».
– Тридцать пять.
– Двадцать восемь.
– Тридцать три.
– Что ж, число весьма совершенное, – развел руками Силезио и отвалил торговцу по счету, замешав среди прочих монет две фальшивые, которые уже неделю не знал куда сбагрить.
Юноша начал брать монеты на зуб, но внезапно охладел к этой процедуре, так и не добравшись до фальшивок.
Силезио аккуратно спрятал добычу на груди и вновь растворился в толпе.
Среди людей, барахтавшихся в растянутых между галерами сетях, был и Карл, граф Шароле.
Он окоченел и обессилел. Вылавливать его пришлось баграми. Оказавшись на борту галеры, Карл обвел тяжелым взглядом все, что осталось от Остии. Осталась приблизительно половина.
Бравый Скарампо умудрился не потерять ни одной галеры, но все они были сильно побиты сорванными с якорей транспортными кораблями и другим тяжелым деревянным мусором, на котором копошились люди- муравьи, люди-божьи-коровки и люди-муравьиные-львы. Парусников потеряли восемь штук утопленными и под два десятка разбросанными по отмелям. Что произошло бы, не прикажи Скарампо галерам собраться в одно огромное боновое заграждение, представить было вовсе не трудно.
Неуправляемый парусный флот унесло бы в открытое море. Вместе с ним – сотни людей, тысячи бочек провианта, пороха, вина, масла, скотину и амуницию. Сам Карл сейчас лежал бы на дне морском в нескольких милях от берега. То, что случилось – печально. Но то, что могло случиться, обратилось бы явленным Армагеддоном.
Адмирала, Жануария и Луи Карл увидел на соседней галере. Все трое выглядывали графа в противоположной стороне.
«Эге-гей!» – хотел выкрикнуть Карл, но вышло только сиплое «кукареку».
Среди неизвестных грандиозного уравнения «Кому же не повезло» пока что числились д’Эмбекур, барон де Монтегю, телохранители Карла, Один Очень Важный Человек, Гуго Плантагенет, Альфонс Калабрийский, Томас Ротерхем и немецкий епископ.
Матросы, когда Карл появился на их галере, засуетились и подобрали из воды бургундский штандарт. (Уж чего-чего, а этого добра было много – каждый бургундский рыцарь-
«Граф Шароле жив! Бургунд с нами! Шароле! Карл! Жив! Шароле! Жив! Карл! С нами!» – покатилось над гаванью, перебросилось на пристань и отозвалось стократно усиленным «Бургундия!», тысячекратным «Многие лета!».
Карл и не подозревал, что его так любят. Этого он уже не мог выдержать. Карл упал на спину и молниеносно уснул, как отшельник в раковине, затопленной шумом прибоя.
Начало дня было камерным и секретным. Присутствовали: Его Святейшество Каликст III, кондотьер Джакопо Пиччинино, граф Шароле и секретарь папы в качестве историографа и переводчика.
– Знакомьтесь, граф. Синьор Джакопо, отличный солдат, человек удивительной судьбы.
Карл кивнул и едва заметно облизнулся. На губах еще не успел рассосаться вкус шершавой кожи Каликста – уклониться от целования папской руки он не имел права. Карл чувствовал себя неважно – ныли плечи и поясница, голова соображала раз через три. Вчерашний день рассыпался на отдельные картинки, на карты, которые плохо держались в одной колоде.
Лицом Джакопо был столь благообразен и породист, что Карл сразу же безошибочно распознал в нем прохиндея. О возрасте внешность Джакопо сообщала информацию самую расплывчатую – не младше тридцати, не старше пятидесяти. Несмотря на вчерашний потоп, который разгромил папский поезд почище Остии, волосы Джакопо были до блеска вымыты, надушены, расчесаны ровными прядями, каждая с серебряной проволочкой ранней седины, и тяжело ниспадали на широкие плечи. Ничего подобного о солдатской стрижке Карла «под горшок» сказать было нельзя. Равно как и о ширине плеч. Джакопо так и просился в натурщики на обложку «Первой любови Жюльетты». Карл на обложки не просился, чем и был самодостаточен, неподделен, хорош.
Чтобы произвести на папу правильное впечатление, требовалось ему подыграть.
– Удивительной судьбы? Монсеньор Джакопо летал на Симурге?[142] Или побиваху восьмерых эмиров козьими каштанами?
– Ох-хо-хо. – Папа умильно посмеялся.
Джакопо раздраженно скосил рот и быстро вернул его в исходное положение.
– Не вздумайте обидеться, Джакопо. Молодой граф герой вчерашнего дня, а на героев не обижаются! – Каликст погрозил кондотьеру посохом. – А вы, Карл, могли бы быть пообходительнее со своим единоверцем.
– Я всего лишь не хочу быть скучным, Ваше Святейшество, – Карл поклонился. – Поверьте, меня до глубины души тронула ваша исчерпывающая, меткая характеристика нашего нового союзника. Сгораю от нетерпения узнать о монсеньоре Джакопо побольше.
– После, после, – отмахнулся Джакопо. Кондотьер обнаружил представительный бархатный баритон, который как нельзя лучше отвечал его внешности.
– Нет. – Карл был непреклонен. – Будьте любезны сейчас.
История Джакопо, самому папе известная не более чем наполовину, была рассказана Карлу со всеми мыслимыми недоговорками, цензурными формулами-обтекателями и купюрами размером в три квадратных смысла.
Карл услышал между слов куда больше, чем обычно – с начала похода его интуиция заметно обострилась. Основное он ухватил на лету, поэтому вопросов Карл задал ровно три, зато по существу.
– А что Орсини?
– Что Орсини? – Краешек губ Пиччинино вновь дернулся вниз-вверх, словно резвилась рыбка- акулка.
Папа посмотрел на молодого графа неодобрительно, но с уважением. Карл еще не отчитывался перед ним по этому поводу. Но о вчерашнем падении Дома Орсини, совершившемся при попытке уронить Дом Колонна, и о дальнейшем падении Дома Колонна под ударами горних сил папа был наслышан от стен, которые имеют не только уши, но и языки. Папа оценил постановку вопроса, и ему стало любопытно, как будет выкручиваться Пиччинино. Поэтому он промолчал.
– Я хочу сказать – как же Орсини так неосмотрительно подставились Колонна и отчего Силезио вчера с ними не было?
Об этом Пиччинино еще не думал. Со вчерашнего вечера, с того самого момента, как он мельком увидел спящего Карла, которого бережно несли улицами Остии в сухую постель, он думал только о том, куда подевалась его застарелая импотенция. А ведь вот уже полдня как от нее не осталось и следа, дорогие мои Марк и Варвара!
Впрочем, он быстро нашел что солгать:
– Силезио порвал со своими родственниками. К тому же Силезио состоит на папской службе.
– Сколько сражений Вы выиграли?
– Его Святейшество говорил же вам – восемь.
– Много, – сказал Карл будничным тоном и замолчал.
В одном-единственном слове Карла Пиччинино нашел столько сарказма, столько пренебрежения было в графском отказе от расспросов о тяготах и невзгодах, которые претерпел лучший итальянский стратег на полях сражений, что кондотьер тоже молчал и постыдно краснел, судорожно соображая почему же «много», ну почему, черт возьми, «много», когда «не может быть!» или, на худой конец – «ого!».
Днем было награждение героев, отпущение грехов, благословение паладинов.
В глазах рябило от обилия людей, собравшихся по папскому зову в единственном целехоньком здании
