– Понимаете, Гибор… Вы привлекательная, обаятельная, вы в моем вкусе. У вас тонкая шея, правильные формы, и хотя вы замужем… даже не поэтому, черт, вы понимаете, Гибор, но… я связан… обетом… не прикасаться к женщине до окончания похода. Я имею в виду не прикасаться сексуально.
– Я понимаю. Ну и что?
– Ну вы же разделись… – озадаченно возразил Карл. Он опасался, что если Гибор простоит перед ним натурщицей еще две-три минуты, все обеты пойдут в задницу, несмотря на протекцию Провидения.
Однако Гибор не выглядела сконфуженной. Последние слова Карла не расстроили и, кажется, даже не удивили ее. Одеваться она тоже не стала.
– Видите ли, граф. Вы несколько поторопились, – начала пояснения Гибор. – Я как раз хотела обратиться к вам с просьбой, о которой шла речь. Но для того, чтобы просьба прозвучала убедительней, я решила… в общем, я не думала, что мое тело вас так смутит.
– Какая… что за просьба? – спросил Карл, запинаясь и отводя взгляд к окну.
– Мне нужно ваше семя.
– Зачем?!
– Я… Вы не подумайте, мне не ворожить, просто… дело в том, что нужно изготовить одно снадобье… – пояснила Гибор.
– А что ваш муж, Гвискар… Он разве не годится?
– Нет, – отрезала Гибор и протянула Карлу аптечного вида склянку с мерной шкалой на боку. – И вам совершенно не нужно будет ко мне прикасаться, – успокаивающе продолжила Гибор. – Я даже могу одеться, если вам будет угодно.
– Да, так, пожалуй, будет лучше. Наверное, даже лучше, чтобы вы вышли, – сказал Карл, не веря собственным ушам и дивясь собственной сговорчивости.
– А потом я покажу вам крепость.
Осмотр крепости – самой единственной из местных достопримечательностей – был приурочен к окончанию сиесты, которую в Кандии не справляли. Гвискар, Гибор и Карл взобрались кратчайшей тропкой к основанию крепостных стен, и Гвискар засвистел условным соловьем.
Со стены сбросили веревочную лестницу, по которой Гвискар, проявив неожиданную прыть, взобрался наверх. Через некоторое время ворота распахнулись. Карлу было дозволено войти, церемонно ведя под руку – почти как когда-то Като – Гибор. Правда, чувственная улыбка Гибор не могла бы украшать Като даже в самых распущенных ее фантазиях. В ноздри ударил резкий, гнилой запах испражнений. «Что за скотный двор!» – недоумевал почти вслух (полушепотом) граф Шароле.
– Ну и вонища! – сказал Гвискар неожиданно гордо.
– Вонища как вонища. Обычная, – пожала плечами Гибор, забавляясь ключиком на ленте.
Внутренний двор был покрыт, словно коростой, толстым слоем навоза. Нечто похожее можно видеть у моря – водоросли, выброшенные штормом, поджариваются на солнце и дня через три спекаются в корку. Несколько мужчин (их лица показались Карлу знакомыми – наверное, из деревни) убирали двор при помощи метл, совков и корзин. В корзинах навоз выносили куда-то за пределы видимости (за угол, на поля?). Неповоротливость и нечистоплотные повадки работающих – вся одежда в навозе, босые грязные ноги, что- то все время жуют – оставили Карла равнодушным. Вот уж чего-чего, а нечистоплотных повадок он со дня отбытия из стерильного с сугубо медиевистской точки зрения Дижона навидался. Нижние окна выходящих во внутренний двор строений были старательно занавешены.
Карл огляделся. Он любил высокие стены. Старую кладку. Тепло, исходящее от камней. Запах цементной пыли, выщербленные, вытертые ногами ступени. Радости ранней урбанистики он предпочитал всякой пришвинской идиллии.
– Гибор, скажите, отчего вы не живете прямо здесь, разве здесь не хорошо? Если исключить запахи, здесь лучше, чем в деревне.
Живое лицо Гибор обратилось к Карлу, и ему показалось, что после той аптечной баночки-мензурки в глазах его новой знакомой появились благодарные проблески.
– Мы используем крепость только для хозяйственных нужд, – сказала Гибор так, как будто это было в порядке вещей.
– Что за нужды?
– Разводим, вот, живность. Здесь им прохладней, чем в деревне. Там слишком жарко. Свинья не может нагулять сало, когда ей жарко, – Гибор указала мизинцем на свинью с тициановской истомой в очах. Она лежала в пыли в окружении десятка сосунков.
Впечатленный Карл внимательно рассмотрел животное. Как бы зевая, свинья открыла зубастый рот. Может укусить. Они, оказывается, тоже дают молоко.
– А что сало?
– Сало? У нас маленький гешефт насчет этого сала.
– Да ну?
– Да. Видите ли, мы с мужем много путешествовали. Объехали пол-Европы. Бывали во Флоренции. Кутили, пока не прокутили все деньги до последнего флорина.
– И что? – с тревогой спросил Карл, которому нужно было кутить без оглядки и без устали лет десять, чтобы вот так поиздержаться.
– Да ничего. Пришлось завести животных. Мы заготовляем мясо, сало, коптим, продаем. В сентябре приходит корабль и все забирает. И, между прочим, дают хорошие деньги.
– Помилуйте, Гибор, но неужели…
– Я же говорю, дают хорошие деньги, – серьезно повторила Гибор.
– А в свободное время? Неужели вам здесь не скучно после Флоренции?
– В свободное время мы занимаемся алхимией, – хохотнула Гибор. – Так что здесь не соскучишься.
Карл не успел уточнить, шутит она или нет, хотя после аптечной баночки он почти не сомневался, что шутки в сторону. Художественная резная дверь распахнулась перед ним, и Гвискар с низким поклоном привратника сказал «пожалуйте-с». Гвискар тоже смотрел на Карла с благодарностью. Но этого Карл уже совсем не мог понять.
Жилые покои оказались на удивление устроенными, опрятными и даже благоуханными. Не чувствовалось никаких запахов – даже сырости, хотя в крепости из-за животноводческих нужд было как летом на Сахалине, – и уже само это отсутствие можно было назвать ароматом. «Сегодня мы здесь переночуем», – распорядилась Гибор, и покладистый Гвискар помчался за свежим бельем. Были распределены комнаты. Одна – Гвискару, одна – Карлу, одна – Гибор. Между комнатами Гибор и Карла – действующая дверь. «Может быть, захочется ночью поболтать», – пояснила Гибор. Потом Гвискар побежал в лагерь с поручением – предупредить, что Карла к ужину не будет.
«Сукин сын, цена дерьмо всем его обетам», – припечатал ревнивый Пиччинино.
– Этот ключик на ленте, он откуда?
– Во-он от той комнаты.
– А что там? – сам Карл очень любил темнить и недоговаривать. Когда просто так, чтобы набить себе
