кобеля.
«Тяв-тяв! – сказал тогда Луи вместо собаки. – Пойдемте, герцог, а то псинушка из шкуры вывалится».
Это было как назло.
Карл – a), не любил, когда Луи обращается к нему на «вы» и называет «герцогом», потому что в этом слышалась странная издевка. А если и любил, то тщательно от себя скрывал.
Карлу – b), не нравились уменьшительно-ласкательные «ушки» типа «псинушки» – «спатушки», ну а в устах Луи это вообще было кражей из чужой жизни, потому что откуда ему, Луи, знать, как герцог Филипп Добрый, отстраненно глядя вслед егерям и сворам, говорил будто сам себе: «Пошли, пошли, пошли псинушки…»; сам себе? Да как бы не так – шестилетний Карл, взятый отцом в седло, знал, что отец пытается развлечь его хоть чем-нибудь.
Карл – c), не поверил тогда в «тяв-тяв» Луи; какое, в жопу, «тяв-тяв»?
В общем, Карлу очень не понравился тот безобидный как вещь в себе эпизод на псарне. Не понравился и был быстро забыт.
Есть люди, которым не суждено умереть от подагры, а есть такие, которым да, суждено. Когда Луи иной раз, обожравшись, сгибался пополам от колита, ему казалось, что скорее всего в старости, когда его организм достаточно ослабеет, он умрет именно от подагры, понимая под этим обычное пищевое отравление, которое к тому неопределенному моменту времени в будущем достаточно окрепнет от продуктов, которые к упомянутому моменту окончательно протухнут, если все еще будут храниться в погребах, которые рухнут. Когда Луи вышел из сортира, никакие такие мысли ему уже не докучали.
Прелюбодейство Луи стоило Карлу смехотворно малого, Луи же оно и вовсе ничего не стоило, если не считать единственной трогательной ромашки, подаренной им Изабелле в обмен на поцелуй.
– Дурачок, – сказала Изабелла, – я люблю тебя и без этого.
Это означало, что она готова слюбиться с ним за бесплатно. «Етить», – подумал Луи и сказал:
– Разумеется, моя госпожа.
Понять, зачем Изабелле было нужно что-либо, даже тогда не казалось легкой задачей, теперь же это и вовсе потеряло смысл. Карл видел в этом повод для ненапускного бешенства. Луи – случай побыть Карлом. Изабелла – случай не побыть с Карлом.
Карл, как обычно, на войне. Луи в образе кокодрилло и луна, насаженная на шпиль Нотр-Дам де Дижон, словно это вовсе и не мама, а папа, и Изабелла сейчас будет насажена на меня, думает Луи, крадучись бесшумными коридорами дворца куда надо и останавливаясь, чтобы понюхать подмышку. Он полагает себя достаточно чистым, в его руке вместо тревожной легитимной свечи незаконная глупая ромашка номер два, и поэтому в темноте он спотыкается о западлистый порожек. Стебель цветка ломается, и цветок повисает головой вниз.
На досуге Луи, вероятно, решил бы, что это предостерегающий знак. Очевидно, например, что ромашка с перешибленным хребтом похожа на сулящую недоброе руну. Чтобы не идти на поводу у судьбы и, вместе с тем, не таскать с собой антиталисманов, он попросту вышвырнул сломанную ромашку прочь. Изабелла все равно не оценит.
В ответ на условный стук послышался безусловный скрип открываемой двери. Изабелла в ночном платье, ее рот и указательный палец образуют шипящее перекрестье, пресекая тем самым возможный порыв страсти. Изабелла отступает, не оборачиваясь к гостю спиной. Луи крадется ей вслед. Изабелла взбирается на кровать, Луи стягивает рубаху, штаны, сапоги и, ступая босой ногой на то место, куда иной раз ступает нога Карла, он, увы, не чувствует себя Карлом, а лишь холодный каменный пол, твердый и неприятный.
Луи был старше Карла на три года. Карл был женат вторично, Луи вообще никогда не думал о женитьбе, справедливо полагая, что всегда успеет жениться и не думая.
В Карле клокотали благородные крови, лимфы и желчи обоих цветов со всей Европы. Луи не был патрицием, не был он и плебеем.
В глубине души Луи надеялся вынести простреленного навылет Карла с поля боя и тем заслужить титул графа. Циническим рассудком Луи эта мечта воспринималась как чистый анекдот. И только один раз, во время пероннского перемирия, Луи, упившись-таки сильно, поделился ею с какими-то красными харями, ибо не выдержал.
– Ты не смотри, что я в одной рубахе, парень, – сказала тогда харя-первая.
Вопреки предложенному, Луи завел осоловевший взгляд под стол и увидел что да, правда: мужик был гол и бос.
– Не смотри! – рявкнул мужик. – На деле я граф на полном пансионе у короля Франции!
У Луи в глубине души тихонько звякнула задетая струна. Луи ловко, как ему показалось, перегнулся через стол и дал мужику в дыню. К разбитому носу ловкость Луи присовокупила два разбитых кувшина. Один – его, Луи, опорожненный, а второй не его, не Луи, нет – хари-второй, до краев вспененный шибучим пероннским пивом.
Самозваный граф, пренебрегая падением с лавки, продолжал: «А дело так было…»
Луи временно потерял нить событий, поскольку искал виновника гулкой оплеухи, от которой в правом ухе было бо-бо.
Ага, харя-вторая.
«Как я сейчас, он истекал кровью…» – гундел граф в рубахе. Он, похоже, улежался на полу надолго.
Луи получил еще раз, в глаз – для разнообразия.
Из дальнего угла трактира завопили: «Бургундия!» И вновь: «Бургундия!» И наконец: «Бургундия!»
– Ты мне все пиво кончил, – пояснил обидчик Луи, второй француз.
«А еще бы нет! – оживился его спутник. – Дюймовая пуля из ручной кулеврины, как Бог свят дюймовая!»
Луи был, в целом, согласен. Его вина. Кувшинчик чужой и стоит здесь немало. Тысячу тысяч золотых экю, брат! Луи хотел предложить выпить за его счет мировую, но тут люди герцога перешли от слов к делу. Люди герцога – а их в трактире было изрядно много – пошли драть людей короля.
«И вот за эту-то доблесть, монсеньор…» – нараспев протянул лежащий на полу граф.
Щуплый и очень заводной итальянец из Турина, лейтенант арбалетчиков, к протрезвляющему ужасу Луи поставил на перо француза, которому он, Луи, хотел поставить пива.
Но первому, битому, французу, все было нипочем. Он продолжал.
«Да, да, да, монсеньор! Я получил титул графа именем короля Франции с дарованием лена Орвского!»
Лейтенант туринских арбалетчиков посмотрел на болтуна окаянными глазами.
– Нет-нет-нет! – Луи стало страшно. Сейчас бешеный лейтенант поставит на перо и самозваного графа.
Но итальянец был глух к воплям Луи. Ла-адно.
Луи, пошатавшись немного на столе, где он оказался невесть как, наподдал носком сапога по нижней челюсти смутьяна. Жизнь графа была отныне вне опасности, но он, не обронив ни слова благодарности, ожесточенно возразил:
– Не нет, а да!
– Если ты граф, то почему… – начал Луи, перебираясь через стол поближе к французу, но тут на колени поднялся лейтенант, и его красный нож мелькнул перед глазами Луи, а Луи больно ударил его головой в голову.
Наутро Луи, изучая перед зеркалом синяк под глазом, длинную царапину на щеке и распухший кулак, был вынужден с неудовольствием заключить, что помнит все до мельчайших подробностей. Несмотря на то, что он испил по меньшей мере четыре полных чары превосходного напитка забвения, Луи не утратил ни одного кусочка многоцветного витража, ни одного, и благословенная амнезия не снизошла на него, нет.
– Ты хоть помнишь, что вчера было? – спросил Карл, который, против своего обыкновения, пребывал в совершенно равновесном настроении.
– Нет, – с легким сердцем ответил Луи. – Как выпивал с двумя французами – помню. Как заказывал еще
